Вымученно улыбаюсь.
— А вы, кстати, когда планируете? Уже пора. Сколько тебе? Тридцать пять?
В груди становится тяжело и одновременно пусто. Как всегда, когда мне задают подобные вопросы. Непроизвольно ищу глазами Андрея. Помоги!
Он не видит меня. Занят разговором с Никитой на противоположном конце комнаты.
Отвечаю спокойно, хотя внутри всё дрожит.
— Тридцать один. Мне тридцать один.
— Почти тридцать два, — нравоучительно говорит Анжела. — Я помню, у тебя день рождения в начале марта.
— Ээээ, ну да.
Проще согласиться.
— Ты знала, что чем старше возраст роженицы, тем выше риск развития патологии у плода?
Молчу. Егорка, сидящий на моих руках, с интересом перебирает многослойные звенья цепочки, обвивающей шею. Стараюсь сконцентрироваться на нём.
Анжела продолжает. Её настырный голос огромным шурупом вкручивается в мои мозги.
— Моя соседка, Надежда. Родила, тридцать пять ей было. И хорошенькая вроде дитёшка. Светленькая такая. Только глазки смотрят в разные стороны. Ох, и намучилась с ней Надька…
— Такое может случиться в любом возрасте, — робко протестую.
— Может, — охотно соглашается Анжела. — Но чем старше… Или… — смотрит на меня изумлённо. — Может вы из этих… чилдфрей? — коверкает слово, но я едва замечаю.
В ушах нарастает звон. Время начинает как будто замедляться, обостряя восприятие отдельных звуков. Андрей заливисто смеётся, рассказывая что-то Никите. Его смех напоминает скорее уханье совы. Дашка передвигает бокалы на столике. Стекло, соприкаясь, противно дребезжит, мучая мои и без того расшатанные нервы. Егорка тянет за цепочку сильнее. Она больно впивается мне в шею. А Анжела всё говорит и говорит… не переставая.
— Хватит! — мой голос срывается на визг.
Люди в комнате удивлённо оборачиваются на меня. В глазах Андрея ловлю знакомое беспокойство.
Егорка на руках вздрагивает, пугаясь. Начинает хныкать. Пытаюсь успокоить его. Одновременно обращаюсь к Анжеле, чеканя слова:
— Хватит. Я Вашего мнения не спрашивала. Это моя жизнь. Моя и моего мужа! Если захотим, то и в сорок пять родим. Или вообще не родим, как нам заблагорассудится. Это не Ваше дело. Не Ваше! — начинаю задыхаться.
Все молчат. Анжела пялится на меня, приоткрыв рот. Наверное, это было невежливо. Но знаете что? Пофигу!
За приливом ярости ожидаемо следует приступ жалости к себе. Мне очень хочется поплакать сейчас. И желательно в одиночестве.
— У меня голова разболелась, — обращаюсь ко всем сразу. — Даш. Возьми, пожалуйста, Егора. Думаю, мне лучше прилечь.
В полной тишине выхожу из гостиной. Слёзы догоняют меня уже на лестнице. Проплакав почти час, лежу на кровати, бессмысленно уставившись в стену.
Андрей заходит в комнату, тихо прикрывая за собой дверь. Раздевается, не говоря ни слова. Слышу, как тихо бряцает пряжка его ремня.
Устраивается позади меня, обнимая. Целует куда-то в ухо. От ощущения его тепла рядом меня опять прорывает. Всхлипываю.
— Шшшш…. Родная. Не плачь.
Утираю нос тыльной стороной ладони.
— Прости. Прости меня, малышка.
Его слова звучат для меня приговором. Я просто понимаю. Что это… ВСЁ.