— Прекрати защищать ее. Ты делаешь только хуже.
— А ты перестань делать поспешные выводы еще до того, как я скажу тебе, что я нашел.
Боль в моей голове усиливается. Нерв за моим лбом пульсирует. Я что, собираюсь вскрыть вену в своем черепе?
Он продолжает:
— Оно было отправлено через анонимный аккаунт Gmail, и тот, кто это сделал, использовал твой домашний Wi-Fi.
Проходит мгновение, прежде чем смысл доходит до меня.
— Мой домашний Wi-Fi?
— Да. Значит, это не могла быть Габриэлла. Очевидно. У нее нет пароля, и она не настолько умна, чтобы взломать защиту сети.
— Хорошо. Остаются ты, я, Бьянка и Маттиас, но Маттиас был выключен. И Бьянка никак не могла сделать ничего подобного.
— Независимо от этого, кто-то был в сети.
На краткий миг я задумываюсь, не сделал ли он это, чтобы выставить Габриэллу в сочувственном свете, а затем отбрасываю эту мысль. Даже Родерик не опустился бы до такого уровня, и я не могу представить, чтобы Себастьян сделал это.
Но он мог пойти в группу Hae Min за моей спиной ради нее, не заботясь о том, как это отразится на мне или на тех рубежах, которые я поставила. Он взял все документы о сотрудничестве Sebastian Peery, чтобы просмотреть их, так что он должен был видеть маркетинговые планы и график запуска.
— Ты связался с людьми в HaeMin и попросил их использовать Габриэллу для запуска?
Вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я успела поймать себя. Проклятье! Я не должна говорить об этом с раскалывающейся головой и нахлынувшими эмоциями.
— О чем ты говоришь? — он отшатывается назад и смотрит на меня так, будто я на него замахнулась.
— Они не считают возможным продолжать сотрудничество, если она не будет участвовать в маркетинговой кампании. Это бессмысленно, потому что изначально они были не против использовать корейских знаменитостей для продвижения продукции. Они предполагали, что было какое-то внешнее давление, а я этого не делала. Остаешься ты.
— Мне все равно, какую модель они выберут, лишь бы это был подходящий человек для этой работы.
Он просто объясняет свою позицию или чрезмерно протестует, чтобы скрыть тот факт, что это его рук дело? Но он должен знать, что связной из Кореи все мне расскажет, так зачем ему лгать? Я не могу разобраться в своих мыслях, и меня бесит, что я не могу ему доверять.
— Может быть, ты думаешь, что она подходит для этой работы.
— Как ты это поняла из того, что я только что сказал? — требует он.
— Используя свой мозг, — отвечаю я, затем ставлю пустой стакан, который держала в руках, в раковину. Мне нужно уйти, пока я не сказала или не сделала что-то, о чем потом пожалею.
— Что с тобой не так? Ты хочешь поссориться? Это что, все? — он берет меня за руку и останавливает.
— Нет. Я не хочу сейчас говорить с тобой о том, насколько Габриэлла все еще важна.
Для тебя.
— Что, черт возьми, это вообще значит? Это ты о ней заговорила, — он смотрит на меня так, будто у меня на голове выросли грибы.
— А ты тот, кто влюблен в нее и продолжает бросать ее мне в лицо, —смутный голос в моей голове шепчет, что обвинение несправедливо - он не мог ничего сделать с фотографиями, включая ту, что была сегодня в Aylster. Но упрямая и взбешенная часть меня говорит, что это он виноват в том, что позволил ей приблизиться к себе.
— Что? — он не мог бы выглядеть более ужасно, если бы я сказала ему, что люблю перекусить мясом убитых на дороге животных, чтобы добавить немного разнообразия в свой рацион. — Я не влюблен в нее.
Мое сердце бьется сильнее, пульсирует кровь по венам болезненно, как яд.
Ложь, ложь, ложь.
— Хватит считать меня дурой, Себастьян. Ты сказал мне, что был влюблен в нее до того, как мы поженились.