Тиала была одной из немногих, кто поддерживал связь общины с внешним миром, выбираясь изредка в город. Хозяйство: скотина и огороды — у сестёр были свои, но ткани, воск для свечей, муку для хлеба всё-таки покупали. Интересно, откуда сёстры брали деньги?.. Несколько раз я видела, как открывались двери общины — и замирала, глядя на узкую щель, за которой таилась…
Свобода? Свобода ли?
Тиала же сказала мне, что встретила у ограды некоего Лоуренса, который хотел бы поговорить со мной.
— Лоуренс де’Браммер? — механически пробормотала я. Произнесённое вслух имя всколыхнуло воспоминания со дна души. Я даже поморщилась, так резко что-то заныло, закололо внутри.
— Просто Лоуренс, — отозвалась Тиала. Посмотрела на меня не без сомнения. — Может быть, передашь ему хотя бы письмо? Записку?
Мы обе понимали, что за ограду мне не выйти, как и ему — не войти внутрь. Письмо… было чревато суровым наказанием, прежде всего для той же Тиалы. Мы должны были оборвать все старые связи.
— Сказать, чтобы больше не приходил? — неуверенно предположила Тиала.
Я промолчала.
— Спросить, что ему нужно?
У меня не было ответа на эти вопросы.
С тех прошло время — опять же, не знаю, сколько, и ещё несколько раз Тиала говорила мне о том, что за оградой Тёмной обители меня ждут.
Это было так странно. Отец и дедушка давно в обители небесной, друзей у меня не было, и в то же время меня — ждали. Меня!
Я не знала, не могла знать, стояла ли какая-то защита на ограде, не пускавшая нежеланных гостей и не выпускавшая неустойчивых непокорных сестёр. Наверняка стояла, не могла не стоять. Возможно, вход даже стерегли — не серые обитательницы обители, а сумеречные. Их было больше, и далеко не всех я знала по именам, тем более, что традиционное одеяние послушниц оставляло зримым только верхнюю часть лица.
И вот сегодня опять Тиала терпеливо ждала ответа, а у меня никак не находилось нужных слов. Внезапно она коснулась моего подбородка, заставляя приподнять лицо, и заглянула мне в глаза.
— Скажу, чтобы он ждал до полуночи.
— Но…
— Если не сможешь, он просто уйдёт, как и всегда.
— Зачем ты..? — я отвела взгляд.
— Обитель помогла мне, — ответила Тиала. — Уняла боль. Ты здесь не по своей воле, я знаю. Не твой путь. В твоём сердце нет смирения — и не будет. Ты с нами ненадолго.
— Как мне с ним поговорить?
— Не знаю. Ко мне-то из внешнего мира никто никогда не приходил. И не придёт.
Я взглянула в глаза сестры и увидела, что они у неё голубые, как и у Лоуренса. За всё своё время пребывания здесь я ни разу не вглядывалась в лица сестёр настолько внимательно, чтобы отметить цвет глаз.
Я словно спала, двигалась, дышала, работала во сне, когда всё видишь и одновременно ничего не чувствуешь, а вот теперь — проснулась.
— Спасибо.
— Не твой путь, — повторила Тиала. А я ушла к себе — думать, как можно попасть за ограду.
Думала я долго и напряжённо, думала, пока руки действовали сами собой, механически выполняя привычные дела — и не придумала ничего. Собираясь на сумеречную трапезу, быстро прошлась вдоль ограды — она была очень высокой и совершенно гладкой, нечего было и думать, чтобы перелезть через верх. Но и от мысли найти подходящую дыру отказаться пришлось практически сразу же: не было здесь никаких дыр.
Потом я пошла на ужин — и кусок в рот не лез. И хотя никто из сестёр вроде бы и не следил за мной, присматривали лишь за самыми младшими, сидевшими за отдельным детским столом, я чувствовала растущее напряжение, вибрировавшее под рёбрами.
Почему?
Я не собираюсь бежать, потому что бежать мне некуда и незачем, потому что печать не отпустит. Просто поговорить… о чём? Вряд ли Лоуренс пришёл убивать меня или арестовывать.
Казалось, будто каждая из сестёр знает о моих крамольных мыслях. Украдкой я обвела взглядом длинные столы с трапезой — не то что бы скудной, но простой и безвкусной. Если сестра не поднимала глаз, отличить одну от другой было непросто: черная или серая просторная туника закрывала волосы капюшоном и надёжно скрывала фигуру