Теперь он прищуривается и качает головой:
– Тест тут ни при чем. Я не должен был отдаляться от детей несмотря ни на что. Но у меня есть, хоть и не достойное, но оправдание.
– Не утруждай себя. Я все понимаю.
Усмехаюсь.
– Понимаешь?
– Знаешь, я не думала, что подобное случится со мной. Что человек, который утверждал, будто я и дети для него самое важное, вдруг станет безразличен. Нет, – я останавливаю его, поднимая ладонь, – речь не обо мне. А об Артеме и Арише. Я понимаю, это у нас, женщин, безусловная любовь к детям в крови, а ты… ты наверняка был просто гостем в их жизни. Возможно, ты пытался их полюбить, но раз так просто отказался, значит… значит, не смог. Нельзя просто так из головы выкинуть то, что было важно. Забыть. Значит, Федя и Злата… всегда были дороже.
– Лиза, – вздыхает Соколовский. Он трет переносится и опирается о стол локтями. А когда снова поднимает взгляд, становится сложнее дышать. – Есть то… чего ты не знаешь.
Мозг поплыл в новых отношениях? Злата запудрила? Как же, я прекрасно это понимаю. Никаких новостей.
– И что же?
Вадим медлит. Я не знаю, что он хочет мне рассказать. И признаться, считаю, что оправданий тут быть не может. Все предельно ясно – детей от любимой женщины мужчины не отвергают. В нашей ситуации, таким ребенком является Федя. А мои… мои дети, которые, конечно, еще и Вадима, вдруг становятся обузой для него.
Может, сейчас у Вадима и просыпается совесть, но не все можно исправить. Слова уже сказаны, время упущено. Дети, возможно, и забудут нюансы, даже Артем смягчится, он ребенок, которому отец нужен, и все со временем сгладится, а вот я нет. Я не забуду.
– Я говорил тебе, что попал в аварию.
– Говорил, – киваю. – Но, если ты и собирался… успеть нас остановить, – осекаюсь. Воспоминания по новой закручивают вихрь в груди. То, что Соколовский не хотел нас отпускать, снова бьет по самому болезненному. Не хотел бы – не отпустил. Вернул. Мы не в каменном веке, есть телефоны, видеосвязь. Поезда.
Но Вадим стал холоден.
А значит, все правильно. Нам было не по пути.
– Кое-что произошло, помимо самой аварии, Лиза, – добавляет Вадим, вырывая меня из мыслей. Он так это произносит, что по коже бежит мороз. – Именно поэтому я забыл то, что было важно.
Не по себе становится, но я выпрямляюсь, отгоняя охватывающее беспокойство:
– Если бы ты хотел, тебя бы не остановили обстоятельства.
Вадим смотрит так пристально, что в груди лишь разрастается беспокойство. Мне, правда, не понять, как можно забыть своих детей, поэтому ни одна его отговорка не может быть оправданием. И все же, я жду хоть какое-то объяснение.
Но только, боюсь, оно меня совершенно не порадует. Почему он молчит?
– Зачем ты уехала, Лиза? – задает вместо объяснений вопрос, который тут же переносит меня в прошлое.
Тяжесть в сердце, боль предательства.
Вадим мне изменил.
Изменил в тот момент, когда мы были на грани.
И в как вишенка на торте – Федя. Осознание, давящее на виски многолетней ложью – у моего мужа сын от моей подруги. Это то, что не вычеркнешь, не переступишь. А принять не получалось.
Разве этого недостаточно?
– Я не выдержала, Вадим. Ты обещал, что все исправишь… – запинаюсь, на это Вадим сужает глаза. – Но мне нужно было время, чтобы понять, как быть дальше.
Соколовский становится задумчивым.
– Что исправить?
Усмехаюсь. Он даже не скрывает, что ничего исправлять не собирался. Странный разговор. И я не понимаю, чего хочет добиться Вадим.