Дети…
Я вспоминаю коляску, от которой у меня ток по всему телу до сих пор ходит. Злюсь! Так дико злюсь, что она…как она могла скрывать от меня ребенка?! Теперь-то все встает на места. И зачем уехала, почему пряталась, Сашкино странное поведение, ее, сука, грудь и запах! Все на своих местах, кроме одного. Как она могла?
Сникаю также быстро, как завожусь. Будто ты не знаешь, как она могла и почему она это смогла. Будто не ты проснулся в гостиничном номере с левой телкой…
Тишину моего отчаяния нарушает внезапно проворачивающийся замок. Я резко подаюсь вперед, сердце моментально разгоняется в груди.
На пороге появляется Талия.
У нее глазки красные, сама напуганная. К двери жмется, губу кусает, на меня смотрит.
Я снова не знаю, что сказать. Смотрю на нее в ответ, и столько всего чувствую сразу. Безграничную нежность и благодарность, любовь, радость от встречи, а потом густое разочарование и боль. Обиду…
Дикий коктейль.
- Я не стану ничего спрашивать, кроме одного, - наконец-то говорю хрипло, откашливаюсь и киваю на дверь, - Кто у нас родился? Хотя бы это я достоин узнать?
Мне сложно сдерживать все эти яркие всполохи своих эмоций, которые только с ней так круто накрывают каждый раз! До сих пор! Поэтому последний вопрос звучит сомнительно. Слишком резко и ядовито.
Блядь.
Прикрываю глаза, набираю в грудь побольше воздуха и добавляю тихо.
- Прости.
Талия тихо шепчет.
- Дочь. У нас родилась дочь.
Дочь…
На сердце становится до мурашек тепло. Ли выходит в коридор и под моим пристальным взглядом делает пару шагов в мою сторону, но двигается ближе к противоположной стене, к которой прижимается спиной.
- Нам нужно поговорить. Кажется.
Да. Действительно, родная. Кажется, нам нужно поговорить…
*персонаж и антагонист франшизы «Ходячие мертвецы». Его оружие — бита с колючей проволокой на конце, которую он называл Люсиль. Символ его власти и устрашения врагов.
«Коридор»
Тишина этого коридора давит, и я не знаю, куда себя деть под его пристальным взглядом. Никита злится. Он молчит, старается изо всех сил сдерживать эмоции, но я их чувствую, как и прежде. Несмотря ни на что, это не меняется, даже если между вами пропасть в одну грязную измену и куча бреда, сказанного им. На эмоциях или нет? Какая разница. Я вполне допускаю, что он действительно мог сказать что-то, чего не имел в виду. Точнее, имел, наверно, просто выразился не так? Или…ай, только не это.
Нет.
К сожалению, даже самая важная тема — наша дочь, — не может удержать меня от мыслей в сторону «нас». Вот так. Сердце-то все равно тонет в обиде, оно ищет объяснений, ему нужны подробности. Захлебываться в собственных догадках — это сложно; возможно, для всех женщин одинаково, а возможно, я одна такая идиотка. Не знаю. В любом случае надо постараться абстрагироваться. Таня была права: первое, что нужно решить — это наша дочь. Остальное? Может быть, пройдет время, и мне уже не захочется ничего решать в принципе. Кто его знает, да?
- Я не знала, что беременна, - говорю первой, и Ник слегка вздрагивает, будто я вырываю его из собственного шторма, в котором он тоже бушует.
Отвожу взгляд. Неприятно так думать, ведь я изо всех сил стараюсь оградить свое сердце от него и его на меня влияния, но один такой вот взгляд — и в мясо. Все мои стены рушатся на глазах, и я снова хочу получить ответы на свои вопросы…
Тихо. Спокойно. Дыши и действуй исходя из разума и холодного расчета. Ради Анечки. Ты здесь только из-за нее, а не по какой-то другой причине — их мы оставляем за скобками этого коридора и близости между нами всего в пару шагов.
Вздыхаю и убираю прядь волос за ухо, а потом снова смотрю на Петрова.
- Мне сказали в больнице, что я на втором месяце.