- Из-за…
- Молчи, - умоляю ее шепотом, опустив взгляд на свои пальцы, - Не говори ничего.
Но Таня не будет молчать, я знаю. Она сжимает мою руку, уже собирается что-то в противовес брякнуть, как вдруг дверь открывается.
Я вздрагиваю.
Но не смотрю, потому что мне это не нужно. Знаю, кто там будет. Чувствую его. Каждым миллиметром моего тела.
- Талия…
Петров выдыхает мое имя, как молитву, и у меня тут же поджигается что-то внутри. Я благодарна за спасение, ведь именно супруг, который после звонка моей подруги, сорвался и помчался домой, спас меня от утопления в собственной машине. Это факт. Но такой, знаете? На данный момент сомнительный.
Я видеть его не могу…и слышать. И быть рядом. Сразу опускается забрало…
Поэтому молчу. А он делает шаг в палату…
- Ли, девочка моя, ты…
Набирает скорость и прет ко мне.
Нет-нет-нет. Только не это!
Резко поднимаю глаза и рычу.
- Не смей приближаться!
Никита резко останавливается.
Теперь молчим оба, сцепились взглядами, как два боевых петуха когтями. Таня притворяется ветошью…
Медленно отодвигается, чтобы выйти из зоны поражения. На всякий случай. Напрягается всем телом.
Я ее понимаю. Не хотела бы сама оказаться между молнией и наковальней, поэтому я ее понимаю и прошу.
- Тань, оставишь нас?
- Ты уверена?
Спрашивает тихо, я киваю.
Уверена или нет, а сделать это надо. Я не хочу вздрагивать каждый раз, когда открывается дверь в палату, где мне придется провести как минимум неделю. Достаточно уже. Я вообще не хочу вздрагивать! Этого тоже достаточно. Ни сейчас, ни потом.
Подруга еще пару мгновений сидит и смотрит на меня, но потом все-таки встает. Она оставляет мне свою улыбку и частичку уверенности и бойкости духа, его стойкости, а потом уходит. Прежде одаривает Ника говорящим, ядовитым взглядом. Разумеется… я даже не удивляюсь, когда слышу натуральное шипение.
- Мудак…
Думаю, Петров тоже не удивляется. Таня всегда была скорой на расправу, никогда не боялась столкновений, но всегда отличалась справедливостью. Это хоть радует. Супруг не считает, что имеет основания хамить в ответ, а молча проглатывает: заслужил.
Конечно, мне от того, что он стыд не потерял окончательно, совсем не легче.
Дверь закрывается.
Мы остаемся наедине. И воздух тут же становится тяжелым, как будто вдруг стал физически ощутимым. А вообще, я бы сравнила его с киселем. Точно. Оно похож на протухший, как наш брак, кисель. Он забродил, покрылся белой коркой и отрастил внутри отвратительный сгусток зеленоватой плесени в виде одной блондинистой потаскухи.
Нет, это я обсуждать сейчас не собираюсь.
Ну, серьезно. Нет.