Но ты уже все разрушил…как ты этого не понимаешь?…
Чувствую, как он переводит взгляд на меня и еще глуше шепчет.
- Ли, пожалуйста. Потерпи. Все закончится, а потом я до конца своей жизни буду весь мир к твоим ногам, как раньше. Дай мне время. Все пройдет и погаснет. Я прошу тебя просить мне эту слабость и быть сейчас мудрой женщиной, терпеливой женщиной, моей женщиной.
Я не хочу ни первого, ни второго, ни третьего. Как ты не понимаешь? Я тебя ненавижу и никогда не прощу.
- Малыш, дай мне просто время. Мне самому тяжело все это говорить, и я не идиот. Я понимаю, что прошу у тебя слишком многого, но…не разрушай нас. Пожалуйста. Не оставляй меня, будь со мной даже в такой ситуации. Я пришел к тебе и все рассказал, потому что знаю, что ты можешь. И ты сможешь, а я всю жизнь буду тебе за это благодарен. Буду любить тебя только сильнее с каждым днем, и…черт, я правда пытался, Ли, - шумно выдохнув, Петров трет свою мерзкую рожу, - Я так пытался держаться от нее подальше, но это выше меня. Она, как гребаный магнит, только и думаю о том, чтобы…
И я должна это выслушивать?!
Резко встаю с постели, а потом иду в ванну. Слышу шаги за спиной, ускоряюсь. Мне удается вырваться, захлопнуть дверь перед его носом, но Никита не собирается сдаваться. Похоже, он решил во что бы то ни стало добить меня? Да?
- Ли, открой.
Зычно всхлипываю. Собственный голос ударяет по ушным перепонкам, руки дрожат так сильно, что я не с первого раза могу открыть воду, но когда это получается — лучше.
Я почти не слышу другого голоса. Страшного голоса по ту сторону комнаты. Он продолжает просить открыть дверь, кажется? Плевать.
Я съезжаю по стенке и полностью погружаюсь в тот ад, куда меня запихнули родные, близкие, некогда такие надежные руки. Каждое его слово — репит по всем кругам. Прямо по Данте. И все их стражи меня пытают, но у всех стражей один лик — моего любимого мужа.
«Кто ты?»
Талия
Эта ночь хуже той, когда Сашка болел ангиной и схлопотал температуру почти под сорок, которую я никак не могла сбить.
Она хуже той, что я провела рядом с постелью Никиты, когда он валялся под аппаратами. Весь избитый. С заплывшими глазами и синяками.
Она хуже первой ночи в больнице после травмы. Когда мне было страшно и больно, а стены давили.
Или нет.
Просто память имеет свойство стираться со временем. Эмоции гаснут, ощущения становятся другими. Мозг, конечно, помнит те моменты, как самые ужасные. Но сердце не чувствует того же ужаса, а каждое потрясение возводит в абсолют.
Может быть, эта ночь и не хуже тех. А может быть, и да. Это не то, о чем я хочу думать. Заниматься сравнениями — бессмысленно. Да и думать мне в принципе не хочется.
Голова разрывается.
Я сижу в ванной уже три часа кряду. Точно. Успокоилась уже, Петров не долбится, молчит. Может быть, ушел. А я все сижу на квадратной заднице и смотрю в одну точку. Телефон валяется рядом. Свет режет глаза.
Тру их онемевшими пальцами, а потом ложусь набок, прижимаясь к холодной плитке щекой. Да, вот так отвратительно меня разметало. Да. Настолько все херово. Слезы снова подкатывают к глазам, хотя я не уверена, что у меня вообще осталось чем плакать. Как это возможно? Если бы я смотрела на себя со стороны, то точно поставила на обезвоживание.
Тошнит.
Голова еще сильнее болит, а я упрямо смотрю на смартфон.
Не надо этого делать.
Не надо.
Я пытаюсь себя остановить, потому что знаю, что будет еще хуже. Будет только хуже…не делай этого, глупая, но…женщины, как мне кажется, существа все-таки неразумные. Возможно, недальновидные. Точно не стратеги. Любой разумный военачальник сказал бы, что прежде чем ринуться в бой — нужно набраться сил, а я не делаю этого. Ну, что ж. У меня не получалось никогда даже в шахматы играть, чему мы удивляемся?
Резко поднимаю телефон, и он тут же открывается. Срабатывает Face ID, технологии…Может быть, лучше бы их не было. Вполне вероятно, что я не смогла бы вбить пароль или вовсе забыла бы его, но нет. Все открыто — действуй.
Не надо.
Пальцы сами нажимают на браузер, а потом вводят имя. Я не знаю, как ее зовут, но она же сестра Павлова, так? Значит, найти ее будет легко.