Пока ехали, я камнем шоркал лезвие топора, напоминающее из-за вмятин неправильную пилу, одновременно слушая рассказ Клопа.
— Когда тебя увели, я решил не уходить и переночевал в нижнем городе....
— Придурок, — прокомментировал его слова Чустам, подгоняя кожаную броню под себя. — Мог и без лошади остаться. Лучше бы в конюшне.
— Так вот, — игнорировал корма Клоп, — утром сразу к рынку, а там смотрю ты на телеге. Я и делать не знаю что, имперские же. Ну а как ты замахал и всё разъяснил я к нашим. Тут и порешили, что надо тебя вытягивать — тут ведь мог любой оказаться. Когда догнали, стали думать, как тебя вызволить. Огарик сказал, что может незаметно к тебе подойти и попытаться снять кандалы. Попробовали, он даже ветку магией сломить не может....
— Огарик! Ты вообще как? — перебил я Клопа.
— Нормально, — собственно по парню не видно было, что его ветрит или он переживает.
Воистину дети жестокие существа.
— Слушай, а вот зелье что твой дед готовил тогда для двери....
— Не получится. То зелье магию снимает с вещей. Могу попробовать размягчить клёпки.
Спать всё равно встали. Без сна долго нельзя, да и месяц был уж очень жидким, поэтому лошади в темноте спотыкались. Утром Толикам раздал всем по горсточке крупы и сушёной рыбине, предупредив, что воды нет, и тот, кто будет что одно, что другое есть, будет страдать. Новенькие, даже Липкий, молчали, присматриваясь, хотя большой, подозреваю даже когда присмотрится, останется немногословным. Ноги деду намазали мазью, вернее её остатками.
— Давайте хоть познакомимся, — пока рассаживались, ну вернее частично развешивались по лошадям, предложил Чустам.
— Липкий, срез, наказанный, — представился всеми регалиями Липкий.
— Чустам, воёвый, бывший корм, — протянул руку Чустам.
Все замерли, смотря на них. Более враждебных званий рабства сложно придумать. Липкий ухмыльнулся и пожал руку корму.
— Тебя как? — спросил Клоп деда.
— Шваний, был горном.
Все, кроме меня и Ларка повернулись на него. Понятно, что мы с криворуким тоже навострились.
— Чей горн? — первым спросил Чустам.
— Грандзона Кавара Ханыркского.
— Рабом? — Толикам заглянул на висок деда.
— Нет, вольным.
— Это как же тебя угораздило?
— В горны или рабство, — улыбнулся дед.
— Да и в то, и другое.
— Мой отец был другом его отца. Так и вышло, что его отец взял меня, а потом передал всё сыну, когда в немилость впал. Тот начал свою игру вести и я не угоден стал — знал много.
— Чего ж не траванули?
— Отец его жив, только от дел отошёл, не понял бы.
— А в рабы понял?
— Тут основание — мол, крал, суд сказал.
— Всё равно, почему жив?