— Боишься что ли? Ты видел, как он одет? У тебя есть раб? А у него вдруг появился. Не смеши меня. Он даже имён наших не знает. Придёт завтра потолкётся и уйдёт. Сколько таких было? Сейчас оформим этого на Жмыху, как будто он его поймал, да и всё. А этого хоть накормим нормально. Ну, придёт этот селянин завтра. Что он скажет? Сдавал раба? Где подписи? Успокойся! — с этими словами меня втолкнули в клеть. — Да и у селян разрешение специальное даётся на приобретение рабов. А он нам его не показал.
— Ну а вдруг? — спросил второй.
— Конечно, всяко бывает. Завтра в каменоломни поведут торб. У нас там один есть, за которым не пришли и никто не купил. Попросим Прока, пусть оформит этого как того. Утром уведут, а тот останется...
Дальше мне расслышать не удалось, так как загонщики вышли за калитку.
— Свежачок? — раздалось сзади.
— Да щас! Чёрный с детства, по печати не вино? — ответил я, зная местные традиции.
— Давай поменяемся рубахами? И тебе обнова и мне.
— Мне моя вполне нравится, — я незаметно сжал заточку и развернулся.
Вообще, не принято было бурно реагировать. Ну, объяснился с местными кто такой, и всё нормально. Проехали бы. Проверили на чепуховость и проверили. Просто я был реально на взводе.
— Успокойся малец, — раздался тихий голос из соседней клетки. — Ты, Гнобой, тоже не бузи, не вишь голову ветрит у парня. Отойдёт, потом поговоришь.
Я осмотрел говорящего сквозь решётку. Невзрачный, спокойный мужичёк с разумом в глазах. Такие, у рабов в авторитете. Наверняка из наказанных — уголовных, по-местному, точно не из долговых и пленных. Несколько разнилась с его видом куртка, точно не с его плеча — узковата, да и не самая дешёвая, вряд ли он её купил. Гнобой вернее всего из той же партии. Только им приходило на ум поживиться за счёт вновь прибывших. Кроме меня и Гнобого в клетке было ещё трое рабов. У спокойного был всего один сокамерник. Все кроме спокойного были одеты довольно потрёпано.
— Чего кричал-то? — спросил спокойный.
— Медальонного на меня развели только что.
Говорить слово "хозяин" при этом контингенте не стоило, лучше заменять на жаргонное "медальонный". Принципиальная позиция большинства наказанных — не признавать над собой хозяина. Таких, как этот мужичок, обычно отправляли именно в каменоломни. За каменоломный торб говорило также то, что в разгар торгового дня, мы находились не на обозрении люда. В каменоломни, кстати, это совсем не значит, что ты увидишь горы. Это скорее, общее название рабства у империи, а не у конкретного хозяина. Это могло означать и строительство дорог, и крепостных стен, и вырубку леса, в общем, любую тяжёлую работу на которой не требовались особые знания или умения. Рабский стройбат так сказать. Это несколько получше орочьего рабства, хотя и не намного, поскольку продолжительность жизни у имперских рабов могла быть очень низкой — смотря куда попадёшь.
— Тебе то что? — Ухмыльнулся Гнобой. — Зад полизать не дали?
— Ты видел, как я это делал, чтобы говорить? — Шагнул я к нему.
Тот встал от дальней стены и вразвалочку пошёл ко мне, гремя кандалами на ногах. Руки тоже были скованы, но... кандалы на руках, тоже могут быть оружием при определённой сноровке.
— Гнобой! — вскрикнул спокойный, но было поздно.
Заточка упруго вошла в бедро и тут же мелькнула у головы. Обычно такие типы ожидают удар в голову, поэтому старая проверенная тактика — бьёшь, куда не ожидает, а потом в голову. К стыду своему надо сказать, что в голову, за всё время использования этого приёма, я смог попал лишь раз, и то легонько по щеке. Гнобой отпрыгнул.
— Вы что твари?! — раздался крик снаружи. — Попон!
Обслуга ворвалась с палками, пока мы как два весенних кота ширшивели напротив друг друга. Перепало и мне и Гнобому, и. по-моему, ещё кому-то — некогда было особо рассматривать — занят был — люли по карманам раскладывал. Меня вытащили из клети.
— Рот открой!
Я сжимал челюсти, как мог, но нажатие на правильные точки и залитая прямо в глотку вода после засунутого шарика, заставили его пройти через горло.
— Сглотил, — констатировал факт безымянный из обслуги, проверив мой рот.
То, что сглотил, я уже начинал ощущать, по некоторой ватности рук и ног. Местный транквилизатор, это зверская штука. Всё соображаешь, правда медленно, а говорить ничего не хочется, как и двигаться.
— Наклони его голову.
Неприятный тип, хотя они все были неприятными, держал трубку. Обслуга сжала мой ватный черепок, наклонив. Алтырь прижал трубку к виску, жжение на мгновение вернуло разум, заставив вскрикнуть, хоть и безуспешно, по причине зажатого рта. Эта же трубка коснулась бумаги и медальона, оставляя одинаковые отпечатки.
— Всё!
Некая сумма денег перекочевала из рук обслуги алтырю. Обратная дорога дарила неприятные колебания картинки в глазах вызывющие тошноту. Сводили в филиал местной кузни — надеть украшения на ноги и руки. Кузней этот навес со стоящей прямо на земле наковаленкой называть нельзя, тут делали всего две операции — заковывали и расковывали, бывает правда, и пытали или наказывали....
— Попон, — раздался голос Спокойного, когда меня привели обратно, — заводи к нам.