— Ладно. Ты давай не светись здесь, езжай. И за Огариком присмотри, а то может и город захотеть посмотреть.
Чустам кивнул:
— Кинжальчик то сними.
Я, отвязав пояс, снял ножны и хотел положить в седельную сумку.
— Давай сюда, — вздохнул корм. — Клоп — селянин. Остановят, найдут в сумке, к страже попадёт.
— Он же короткий? — возмутился Клоп.
Ты знаешь разрешённую длину в этом балзонстве?
Колопот промолчал.
Ношение оружия, кстати, строго регламентировано местными законами, вернее длина носимого оружия. То есть селянам разрешена одна длина, городским — другая, знати — третья, но... никто кроме войск и стражи не имел права носить иного, кроме кинжалов и мечей вооружения. То есть копья, алебарды, кистени и разное другое — строго при поступлении на службу. Исключение составлял лук за пределами городских стен — его могли носить все, получив разрешение в канцелярии.
— И это, помни, он, — ткнул в Клопа корм, — хозяин.
— Да понял, я понял, — мне уже четвёртый раз за утро проводили этот инструктаж. — Потопали, хозяин! — я хлопнул себя по рукаву, проверив привязанную туда вчера заточку — вооружился так сказать, как мог.
Минут через десять, после того как отъехали, мы сообразили свернуть с дороги и поехать по лесу, только уже вдвоём. Удобства было не особо, как назло лес здесь был довольно частый, и постоянно приходилось пригибаться от веток, но получалось значительно быстрее чем, если бы я шёл пешком. Город появился в нашей видимости через час. Лес перед ним был вырублен, поэтому последних два километра мне пришлось поковылять на своих полутора.
Поскольку город находился на пологом холме, то часть его прекрасно просматривалась с дороги. Когда-то Лотукк, судя по каменным стенам, торчащим среди зданий, был крепостью, потом значительно расширился и был обнесён ещё одной крепостной стеной. Сейчас же он вновь вырос из стесняющих, стремящегося к жизни муравейника рамок, и теперь внешняя, наверняка нищая, часть города оккупировала подходы к нему, становясь совершенно не защищённой от нападения врагов. Исключение составляло пространство русла полноводной реки, не очень удобное для застройки. Река дугообразно подкралось к серому камню второго круга крепости справа, и словно вытянула из стен три деревянных причала.
— У тебя деньги где? — как только мимо нас проехала встречная телега, спросил я Клопа.
— Два за поясом и один в сапоге, — ответил Клоп.
Про мелочь я спрашивать не стал.
— А где рынок?
— За первой стеной. Сразу.
Мандраж захватывал всё больше. Казалось, что следующий встречный вдруг подойдёт к Клопу и спросит: "А ну-ка сударь, покажите-ка медальончик вашего раба!"
Медальон, это медная круглая бляха, прилагавшаяся к документам на раба. Сами документы никто не носил, а вот бляхи.... Сословие купцов, да и местная знать не брезговала, цепляли их в качестве украшений. Кто на пояс как висюльки, кто на специальную декоративную плеть, мол, смотрите какой я богатый и сколько у меня рабов. Многие даже "мёртвые души" использовали для этого, то есть, раба уже нет, а медальончик то вот он. Понятно, что инициализация соответствия раба медальону проходила через идентичность рисунка. Но некоторые, у кого рабов много, могли и по ошибке взять с собой медальон другого раба. Поэтому стража особо не сверялась, хотя кого небогатого могли и промурыжить, чтобы откупился. Только вот у нас никакого медальона не было. На входе в город, проверку рабов на причастность к хозяину проводили редко, а вот на выходе... вероятность зашкаливала за девять из десяти. Если конечно раб с хозяином. Без хозяина можно вообще не пытаться. Я раз сбежав от сапожника, поплутав по городу пару дней, попался именно на выходе.
— Да не верти ты так головой, — шикнул на меня Клоп. — Под ноги смотри.
Раб, смотрящий нагло в глаза — нонсенс. За это можно и палкой получить. Хотя "золотая молодёжь" этого мира бывает, развлекается так. Оденут своего раба похуже и заставляют разглядывать купца или его спутницу. Мужик соответственно не выдерживает и отвешивает люлей, тут и появляются лигранты или либалзоны кучкой и предъявляют за порчу имущества.
Перед воротами повернули к навесу слева, под которым стояли лошади. Я не стал спрашивать зачем — прохожие не поймут.
— Сколько? — спросил Клоп.
— Два медяка — осьмушка, десять — день, пятнадцать до утра. Если надо кормить и поить, то ещё пять медяков, — несколько высокомерно глянул мужик у навеса
— А через ворота?
— Двадцать медяков возьмут.
— Давай на две осьмушки, — Клоп достал из тряпичного пояса башку, — чуть что доплачу.
— Рассёдлывать будешь?
— Нет.