Окончательный вердикт решили произвести, когда спадёт волдырь Клопа. Хватило нас до следующего утра. Снятие кожи с ожога подтвердило отсутствие печати на мясе, пардон, тканях испытуемого.
— Слышь, Клоп, — смотрел на висок Чустам, — я ведь только половину печати прижёг. Давай сразу вторую выжжем?
— Давай, — выдавил раб, вернее свободный человек, но уж очень потухшим голосом.
— Ты чего ж, не рад? Вернёшься домой. Родителей увидишь, братьев. У тебя братья или сёстры?
— Пять братьев и три сестры.
Чустам присвистнул:
— Батя у тебя молодец, вообще вы деревенские насчёт детей молодцы.
— А ты откуда, Чустам? — спросил я.
Ну, просто интересно стало — у нас все деревенские, кроме Ларка, он по рождению степной. Сам я тоже родился в деревне, это уже позже родители переехали в мелкий провинциальный городок.
— Из Жиконского локотства.
— А именно? — поддержал моё любопытство Толикам.
— Из самого Жикона.
— Грандзон? — подковырнул Толикам.
— Ага, императорский, — ответил Чустам, — только вот печать сведу.
Местная иерархия не особо замысловатая, но, тем не менее, путаная штука. Вообще её можно описать всего двумя словами — грандзон и балзон. Грандзоны — это придворные, в смысле принятые локотом или императором в это звание, номинально считались выше, особенно если назначены императором. А балзоны — это землевладельцы. Там у тех и у других дети по-особому называются, система наследственности, выдачи временной земли и остальные заморочки, в которые я особо не вникал, но различия поверхностно на ус намотал. Для моего сословия все они назывались одним словом — если по-русски, то господа. Кто из них важнее по факту, никто толком из рабов не знал, но собственно, как я понял, ничего нового — по наличию денежных средств и связей была и важность.
Весь день мы радовались за Клопа. Логика, разумеется выла — теряем сильного крепкого бойца — но хоть и тоскливая (ну такова натура человека), но радость присутствовала. Настоящая, неподдельная. К вечеру мы конкретно достали бывшего раба вопросами его планах.
— Женишься наверно по весне? — Толикам очищал котёл песком после похлёбки.
Собственно радости желудка, как бы их не растягивали, сегодня закончились. Был сварен вместе с последней крупой, последний кусочек сала. Если честно, он уже припахивал.
— Не надо, — Чустам имел своё мнение, — лучше погуляй ещё по чужим.
— У нас в деревне нельзя, — Клоп, кажется, начал отходить от новости, — потом мужики скопом бить будут. Вот только если в соседнюю....
— А тебе, куда идти то?
— В Ививиатское.
— Не сильно далеко.
Клоп не ответил. Вечер был посвящен разговору Толикама и корма о том, кто из них, что бы сделал, будучи свободен. Клоп был погружен в себя, а мы с Ларком просто молчали. Ну а чего нам говорить, если ни тот, ни другой пороха, в смысле жизни в этом мире, не нюхали. Давно я себя не чувствовал не в своей тарелке.
Утро преподнесло очередной сюрприз:
— Я останусь с вами, — заявил за комышно-корневым завтраком, так как в верши ничего не пришло, Клоп.
— Придурок, — прокомментировал корм.
— Согласен, — поддержал я.
И лишь мудрый Толикам, спросил:
— Почему?