Короче липа была полная. Оружие упаковали в сумки, одним взглядом на которые можно было опознать, что лежит внутри. Сумки эти приторочили к лошадям, сопровождающим торб — дабы в случае чего мужики не остались безоружными. Моей охраной выступали Чустам и... Ларк. Прям вот страж из стражей, я имею в виду последнего.
Но самое интересное было не в этом, а в превращении меня в балзона, а Толикама в горна. Стричь нас вызвался один из новеньких, Опус, как выяснилось, когда-то был на подготовке рабов к продаже, то есть стриг, брил, мазал кремами. А вы что думали, раба продать так просто? Тоже искусство. Инструмент для наведения порядка, то есть ножницы и сомнительного вида бритва, обнаружился у Большого, он экспроприировал его у работорговцев, когда освобождали новеньких. Вообще чем дальше, тем больше я убеждался, что гигант тот ещё хомяк.
— Ну как? — спросил я Чустама.
— Шапочку посильней натягивай, — хмуро ответил он. — На Толикама глянь.
Причёска, хоть и не фонтан, но была, а вот загар.... Так-то мы были довольно патлатыми и теперь граница по стрижке сильно выделялась. У меня, так понимаю, хоть с бородой всё было хорошо, так как её почти не было. А вот у Толикама.... Впрочем, он тоже смотрел на меня с улыбкой.
— Балаган, — резюмировал я.
— Есть лучшее решение? — ответил Чустам.
— Нет, даже интересно, — тут на глаза попался Лиимуил. — Как настроение?
— Да мне бы поговорить....
— Чустам!
— Как скажете Либалзон, — поклонился он мне.
— Можете идти, — величественно произнёс я.
И тут же задумался. Мир тогда меня сбаламутил с местоимением "вы". А знать тут тоже на вы или на ты? Быстро прокрутив свои знания с тех лет, что когда-то был в рабстве у людей, найти ответ не смог — я тогда и язык плохо знал, да и знать не видел, я окликнул Чустама:
— Слушай, а знать между собой на вы?
— Толикам! Не вздумай ему давать рот открывать, — как-то нервно произнёс корм.
— Не "gorС" ("вы" на местном), а "GСrro", — просветил меня Толикам. Первое значит, ты обращаешься ко многим, а второе, к уважаемому человеку.
— А то я по балам ходил, — нашёл я оправдание своему невежеству.
Вообще, нет — нет, да случались такие вот сбои в знании местного языка.
— Потому и говорю, чтобы ты рот не открывал, — предупредил ещё раз меня корм.
— Да понял я. Ладно, дай поговорить с придворным.
Чустам мне поклонился. Выглядело это несколько... непривычно и довольно изысканно, даже в исполнении солдафона. Этакий полупоклон с раскачиванием. Пожалуй, Боярский, с его подметанием пола шляпой рядом не стоял.
— Говори, — я ещё не до конца вышел из образа — приятно, чёрт возьми, когда перед тобой метут бородами пол.
Не понимаю Петра, пусть бы ходили, и дворец был бы чище....
— Могу просить, чтобы о том разговоре никто не знал?
— Просить можешь. Что, передумал?
Тот исподлобья глянул на меня.
— Пообещай, что не убьёшь.
Похоже, мужика конкретно задела смерть его соратника по ремеслу.
— Не могу. Ты решаешь свою жизнь, не я. Хочешь жить — живи. Могу обещать, что если ты не предашь меня, то и я не предам тебя.
Тогда мне показалась эта фраза не смешной, но выводящей меня ото всех обещаний.