— Урок номер два, Гринс. Всегда помни, какой силой ты обладаешь. Будь на моем месте кто-то другой — его бы расплющило. — Гринс побледнела, и я поспешил ее успокоить: — Ты привыкнешь со временем. Относись к себе примерно как к неразумному ребенку, который легко может поднять кувалду и расколотить ею все, что попадется под руку. Идем.
В этот раз Гринс не заставила меня ждать под дверями таверны (хотя ей явно хотелось, по глазам видел).
— И помни, Грей, — наставляла она меня, стоя на крыльце. — Мы с тобой не друзья и не знакомые. Уж точно не муж и жена! Ты просто посетитель. Я закончу около полуночи.
— Полуночи? Гринс, у меня есть дела поинтереснее, чем до полуночи торчать в этой дыре!
— А у меня есть места для сна получше, чем твоя комната! Мы договорились, Грей.
Я вздохнул. На долгое мучительно прекрасное мгновение я представил себе, как посылаю все это грифону в задницу, иду в центр и возвращаюсь в академию с чудесной, согласной на все девушкой. Может, даже не одной. А потом мы проводим отличную ночь. На следующий день я повторяю процедуру. И на следующий за ним. И потом.
Я вздохнул снова. Угораздило же. У всех жены как жены. А у меня — Гринс.
— Ладно. После тебя, катастрофа. — Я отвесил ей насмешливый поклон. — Имей в виду, следующий вечер — мой. Нам нужно заниматься.
Она кивнула.
Я в самом деле торчал в таверне почти до полуночи, изображая из себя посетителя и старательно маскируя приметный драконий ореол: он сам по себе в таких местах был приманкой для любопытных.
К счастью, никто не обратил на меня внимания — кроме хозяйки таверны, кудрявой и хромой на правую ногу женщины в длинной цветастой юбке, чем-то неуловимо похожей на Гринс. Она буравила меня взглядом, а потом поставила передо мной дополнительный кусок пирога “за счет заведения”.
Я услышал, как Гринс называет ее “тетушкой”, ворчит, чтобы та не выходила в зал, спрашивает о больной ноге, и все более-менее начало становиться на свои места. Тяжелые мысли, от которых в последние дни не получалось прятаться в бутылке или в объятиях хорошенькой девушки, снова начали возвращаться, гудя, как рой мух.
Ночью, когда мы с Гринс наконец устроились на разных кроватях — спасибо Алану за расторопность, — мне впервые за долгое время приснился кошмар. Сумрачные твари. Отец. Брат. Иви. Пожар. Грохот рухнувшей крыши.
Проснулся я от того, что Гринс трясет меня за плечо.
— Кайден! Кайден!
Открыв глаза, я увидел перед собой перепуганное лицо катастрофы. Моргнул.
Кажется, это уже было.
Я обхватил ее за пояс, перевернул нас и прижал ее к кровати.
— Кайден! Кайден!
Открыв глаза, я увидел перед собой перепуганное лицо катастрофы. Моргнул.
Кажется, это уже было.
Я обхватил ее за пояс, перевернул нас и прижал ее к кровати. Наклонился ниже. Это точно уже случалось. Огромные карие глаза, теплое свечение силы — сейчас намного более яркое, чем тогда, буквально ослепляющее, — и… И…
— Кайден! Кайден, мать твою, Грей! — пробился сквозь туман сна злобный голос катастрофы. — Если ты сейчас меня не отпустишь, я уроню на тебя стену!
Я моргнул. Сон медленно развеивался, остались только я, катастрофа Гринс и комната, освещенная скудным ночным светом кристаллов.
— Не трогай мою мать, Гринс, — проворчал я, садясь на кровать. — Как ты здесь оказалась вообще? Ты должна быть в противоположном конце комнаты, на своей кровати.
Гринс фыркнула и села, поправляя свою ночную сорочку. Та была такой просторной и такой длинной, что даже форма адептки казалась более откровенной. Жаль.
— Ох, ну прости. В следующий раз, когда ты будешь кричать так, как будто тебя убивают, я просто перевернусь на другой бок и закрою ухо подушкой.
Язва.
— Хотя нет! — тем временем продолжила Гринс. — Я лучше тебе закрою подушкой. Но не ухо, а нос и рот!
Я уставился на нее в немом восхищении. Тем временем Гринс встала и, снова поправив слишком целомудренную (как жаль!) ночнушку, подошла к своей кровати.