– Одра, – сказал он, смеясь вместе с ней.
Он помог ей слезть с велосипеда, прислонил Сильвера к кирпичной стене и обнял ее. Он целовал ее лоб, глаза, щеки, рот, шею, грудь. Она прижимала его к себе.
– Билл, что со мной было? Я помню, как сошла с самолета в Бангоре, а больше не могу вспомнить ничего. С тобой все в порядке?
– Да.
– А со мной?
– Да. Уже все.
Она оттолкнула его, чтобы посмотреть на него.
– Билл, ты что, не заикаешься?
– Нет, – сказал Билл и поцеловал ее. – Заикание прошло.
– Навсегда?
– Да, на этот раз, я думаю, навсегда.
– Ты что-нибудь говорил про рок-н-ролл?
– Не знаю, а разве говорил?
– Я люблю тебя, – сказала она.
Он кивнул и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел очень молодым, несмотря на лысину.
– Я тоже люблю тебя, – сказал он. – А что еще надо?
8
Он просыпается от сна, не помня точно, что это было; помня лишь, что он видел сон, как будто был снова ребенком.
Он дотрагивается до гладкой спины своей жены, а она спит, тихонько дыша, и видит свои собственные сны. Он думает о том, как хорошо быть ребенком, но также хорошо быть взрослым и уметь разбираться в детских тайнах.., в детской вере и детских желаниях. «Когда-нибудь я напишу обо всем этом», – думает он, и знает, что это только предрассветные мысли, мысли-после-сна. Но так приятно думать об этом в утренней чистой тишине; думать, что детство имеет свои собственные приятные секреты и правила и что соблюдение этих правил требует всей храбрости и любви. Думать о том, что смотреть вперед можно, лишь оглядываясь назад, и что жизнь каждого человека имеет свою собственную имитацию вечности: колесо.
Что-то подобное Билл Денбро иногда думает, когда просыпается рано утром, после сна, когда он почти вспоминает свое детство и друзей, с которыми он разделял его.