На всем этом длинном расстоянии – от штата Мэн до Калифорнии – не было слышно ни звука. Мне кажется, мы думали об одном и том же: все кончено, да, и через шесть недель или через шесть месяцев – какое это имеет значение? – мы все забудем друг о друге. Все кончено, и все, что имело значение, тоже – наша дружба и жизнь Стэна и Эдди. Я почти забыл о них, понимаете? Это страшно звучит, но почти забыл и о Стэне, и об Эдди. Чем болел Эдди, астмой или у него была хроническая мигрень? Черт меня побери, если я помню точно, хотя я думаю, что это была мигрень. Спрошу Билла. Он будет звонить.
– Ладно, передавай привет Биллу и его прелестной жене, – сказал Ричи с наигранной легкостью.
– Хорошо, Ричи, – сказал я, закрывая глаза и потирая лоб. Он помнил, что жена Билла была в Дерри.., но не помнит ее имени или того, что с ней случилось.
– А если будешь в Лос-Анджелесе, позвони. Мы встретимся и поболтаем.
– Конечно, – я почувствовал, как горячие слезы подступают к глазам.
– А если ты вздумаешь вернуться, сделай то же самое.
– Майки!
– Я здесь.
– Я люблю тебя, парень!
– Я тоже.
– О'кей. Подними свой большой палец...
– Би-би, Ричи.
Он засмеялся.
– Да, да, да. Теперь засунь его себе в ухо, Майк. Я сказал в твое ухо, парень.
Он повесил трубку, я тоже. Потом я откинулся на подушки с закрытыми глазами и не открывал их еще долго.
7 июня 1985 года
Еще раз говорил с Биллом по телефону. Одра уже ест твердую пищу, сказал он, но больше никаких изменений. Я спросил, что было у Эдди, – астма или мигрень.
– Астма – сказал он уверенно. – Помнишь его ингалятор?
– Да, конечно, – сказал я и вспомнил. Но только, когда Билл сказал.
– Майк?
– Да.
– Как была его фамилия?
Я посмотрел в записную книжку, лежащую на ночном столике, но не взял ее.
– Не могу точно вспомнить.
– Что-то вроде Коркорана, – сказал Билл с недоумением, – но это не точно. У тебя же все записано. Правда?
– Правда, – сказал я.
– Слава Богу.
– У тебя есть какие-нибудь идеи насчет Одры?
– Одна, – сказал он, – но слишком безумная. Я не хочу о ней говорить.
– Ты уверен?