Он сделал движение, как будто хотел смахнуть телефон со стола, а затем просто уронил руку. Снял очки и протер их полой пижамы.
– Он жив, но в тяжелом состоянии, – сказал он остальным. – Генри разрезал его на куски, как рождественскую индейку. Один из порезов пришелся на бедренную артерию, и он потерял всю кровь, которую может потерять человек, и все-таки остался жив. Майк сумел сделать жгут, иначе он бы умер, пока его искали.
Беверли начала плакать. Она плакала, как ребенок, обеими руками закрыв лицо. Некоторое время ее икающие рыдания и быстрый свист дыхания Эдди были единственными звуками в комнате.
– Майк был не единственным, кого разделали, как рождественскую индейку, – сказал наконец Эдди. – Генри выглядел так, будто он прошел двенадцать туров с Рокки Бальбоа в кухонном искусстве.
– Тты ввсе еще ххочешь идти в пполицию, Бев? На ночном столике были таблетки, но они размокли в луже из «Перье». Она пошла в ванную комнату, далеко огибая тело Генри, взяла губку и полила ее холодной водой. Губка приятно освежала ее разгоряченное опухшее лицо. Она почувствовала, что опять может думать ясно – не рационально, но ясно. Она вдруг поняла, что рациональность убьет их, если они попытаются воспользоваться ею сейчас. Тот полицейский. Рэдмахер. Он заподозрил ее. Естественно. -Люди не звонят в библиотеку в полчетвертого утра. Он предположил какую-то связь с убийством. Что бы он предположил, если бы выяснил, что она звонила ему из комнаты, где на полу, с бутылкой, воткнутой в кишки, лежит мертвец? Что она и еще четверо только что приехали в город, приехали для воссоздания союза, а этому парню случилось пройти мимо? Поверила бы она в эту сказку, если бы они поменялись местами? Поверил бы кто-нибудь? Конечно, они бы подкрепили их рассказ, добавив, что они приехали, чтобы прикончить чудовище, живущее в канализации под городом. Это определенно добавило бы ноту убедительности, ноту твердого реализма. Она вышла из ванной и посмотрела на Билла.
– Нет, – сказала она. – Я не хочу идти в полицию. Я думаю, Эдди прав – с нами могло бы что-то произойти. Что-то окончательное. Но не это действительная причина.
Она посмотрела на них четверых.
– Мы поклялись, – сказала она. – Мы поклялись. Братом Билла... Стэном.., всеми остальными.., а теперь Майком. Я готова, Билл. Билл посмотрел на остальных.
Ричи кивнул.
– О'кей, Большой Билл. Давай попробуем. Бен сказал:
– Шансов у нас сейчас меньше, чем когда-либо. Нас на двух меньше теперь.
Билл ничего не сказал.
– О'кей, – кивнул Бен. – Она права. Мы поклялись.
– Ээээдди?
Эдди слабо улыбнулся.
– Я думаю, мне еще раз достанется на той лестнице. Если лестница все еще там.
– Хотя на этот раз нет никого, кто бросал бы камни, – сказала Беверли. – Они мертвы. Все трое.
– Мы это сделаем сейчас, Билл? – спросил Ричи.
– Дддда, – сказал Билл. – Я ддумаю, ннастало ввремя.
– Можно я что-то скажу? – резко спросил Бен. Билл посмотрел на него и слегка усмехнулся.
– В любое ввремя.
– Вы, парни, по-прежнему лучшие друзья, которых я когда-либо имел, – сказал Бен. – Неважно, как это проявляется. Я просто.., вы знаете, хотел сказать вам это.
Он осмотрел стоящих вокруг друзей, и они серьезно посмотрели на него.
– Я рад, что я вспомни,! вас, – добавил он.
Ричи фыркнул. Беверли хихикнула. Затем они все засмеялись, глядя друг на друга по-старому, несмотря на то, что Майк был в больнице, возможно, умирающий или уже мертвый; несмотря на то, что рука Эдди была сломана – опять; несмотря на то, что это было очень раннее утро.
– Соломенная Голова, у тебя такой слог, -сказал Ричи, смеясь и вытирая глаза. – Он должен был стать писателем, Большой Билл. Все еще слегка смеясь, Билл сказал:
– И ннна эээтой ннноте...
5
Они взяли нанятую Эдди машину. Правил Ричи. Туман был сейчас плотнее, застилая улицы словно сигаретным дымом, но не добираясь до высоких, закрытых уличных фонарей. Звезды наверху казались яркими льдинками, весенние звезды.., но, высунув голову в полуоткрытое окно со стороны пассажирского сиденья, Билл подумал, что в отдалении слышится летний гром. Где-то за горизонтом собирался дождь. Ричи включил радио и нашел Джина Винсента, поющего «Би Боп А-Лула». Он нажал на другую кнопку и получил Бадди Холли. Третье переключение принесло Эдди Кохрейна, поющего «Лето голубеет».
– "Я бы хотел помочь тебе, сын, но ты слишком молод для того, чтобы голосовать", – пел глубокий голос.