– Я написал это стихотворение.
Они посидели немного, не говоря ни слова. Бев чувствовала себя в безопасности. Защищенной. Образ лица ее отца и нож Генри казались менее живыми и пугающими, когда они вот так близко сидели рядом. Это чувство защищенности трудно было определить, и она и не пыталась, хотя много позже она узнала источник его силы: она была в руках мужчины, который бы умер за нее без колебания. Это было то, что она просто знала: это было в запахе, который шел из пор Бена.
– Остальные шли сюда, – вдруг сказал Бен. – Что, если их поймали?
Она выпрямилась, соображая, что она почти дремала, клевала носом. Она вспомнила, что Билл пригласил Майка Хэнлона домой позавтракать с ним. Ричи собирался идти домой со Стэном и поесть сэндвичей. И Эдди обещал принести снова свою доску «Парчези». Они скоро придут, совершенно не подозревая, что Генри и его дружки в Барренсе.
– Мы должны предупредить их, – сказала Беверли. – Генри гоняется не только за мной.
– Если мы уйдем, и они вернутся...
– Да, но мы, по крайней мере, знаем, что они здесь. А Билл и ребята не знают. Эдди не сможет даже убежать, они сломали ему руку.
– Бог ты мой! – сказал Бен. – Думаю, нам надо рискнуть.
– Да, – она сглотнула и посмотрела на свои часики, в тусклом свете трудно было прочитать время, но она думала, что было немного больше часа. – Бен...
– Что?
– Генри по-настоящему сошел с ума. Он как тот парень в «Школьных джунглях». Он собирался убить меня, а те двое ему помогали.
– О, нет, – сказал Бен. – Генри сумасшедший, но не настолько.Он просто...
– Просто что? – сказала Беверли. Она вспомнила Генри и Патрика на автомобильном кладбище, когда ярко светило солнце. Пустые глаза Генри.
Бен не ответил. Он думал. Вещи менялись, не правда ли? Когда ты участвуешь в этих переменах, тебе их труднее видеть. Ты должен сделать шаг в сторону, чтобы увидеть их.., должен постараться, во всяком случае. Когда ты ходил в школу, ты боялся Генри, но только потому что Генри был больше и потому что он был хулиганом – таким парнем, который обычно хватал первоклассника, по-индейски выворачивал ему руку и отпихивал его, плачущего. И так во всем. Затем он сделал гравировку на животе Бена. Потом была драка камнями, и Генри бросал в головы людям М-80. Одной из таких штуковин можно было бы и убить кого-нибудь. Спокойно можно было убить. Он стал смотреть по-другому – как одержимый, что ли. Казалось, вам всегда нужно было быть с ним начеку, также как вы всегда должны быть начеку с тиграми или ядовитыми змеями, если вы находитесь в джунглях. Но вы к этому привыкаете, настолько привыкаете, что вам это даже не кажется необычным. Но Генри былсумасшедшим, не правда ли? Да. Бен узнал это в тот день, когда школа кончилась, и упрямо отказался верить в это или помнить это. Это было то, что не хотелось помнить и во что не хотелось верить. И вдруг у него в голове возникла мысль – холодная, как октябрьская грязь, мысль настолько сильная, что казалась почти непреложной. Оно использовало Генри. Может быть, других тоже, но Оно использовало их через Генри. И если это правда, тогда она, возможно, права. Это не просто индейские выкручивания или подзатыльники во время уроков к концу учебного дня, пока миссис Дуглас читает книгу у себя за столом, не просто удар на площадке, так что ты падаешь и раздираешь себе коленку. Если Оно его использует, тогда Генри возьмется за нож.
– Одна пожилая женщина видела, как они хотели убить меня, – сказала Беверли. – Генри напал на нее. Он разбил ей заднюю фару.
Это встревожило Бена больше, чем все остальное. Он инстинктивно понимал, как большинство ребят, что они живут ниже поля зрения взрослых и ниже их поля мышления. Когда взрослый идет, пританцовывая и напевая по улице, думая свои взрослые думы о работе, о друзьях, о покупке автомобиля и вообще, о чем бы он ни думал, он никогда не замечает детей, играющих в «классики», или в войну, или в салки, или в прятки. Хулиганы наподобие Генри могли вволю охотиться за другими ребятами, пока они оставались под этой линией видения. Самое большее – это то, что проходящий взрослый мог сказать что-нибудь наподобие «прекратите это» и затем опять продолжить свое пританцовывание-напевание, не беспокоясь о том, прекратил хулиган или нет. Поэтому хулиган ждал, когда взрослый повернет за угол.., и затем возвращался к своему делу, как обычно. Похоже было, что взрослые думали, что настоящая жизнь начинается только тогда, когда человек имеет рост в пять футов.
Если Генри напал на какую-то старую леди, он вышел за это поле зрения. И это более всего прочего заставило Бена предположить, что он действительно стал сумасшедшим.
Беверли увидела в лице Бена веру и почувствовала облегчение. Ей не надо было рассказывать о том, как мистер Росс просто свернул газету и прошел в дом. Она не хотела рассказывать об этом. Это было слишком жутко.
– Пошли на Канзас-стрит, – сказал Бен и резко открыл люк. – Будь готова бежать.
Он встал в открытое отверстие и осмотрелся. Кругом было тихо. Он слышал журчание Кендускеага поблизости, пение птиц, тяжелое дыхание дизельного двигателя, фыркающего в железнодорожном депо. Он больше ничего не слышал, и это беспокоило его. Он чувствовал бы себя намного лучше, если бы услышал, как Генри, Виктор и Белч ругались в подлеске у потока. Но он их вообще не слышал.
– Пошли, – сказал он и помог Беверли выйти наружу. Она тоже с беспокойством посмотрела вокруг, отбросила рукой волосы, поморщившись от того, какие они грязные.
Он взял ее за руку, и они прошли сквозь заслон кустарников к Канзас-стрит.
– Нам лучше держаться в стороне от дороги.
– Нет, – сказала она, – мы должны торопиться. Он кивнул.
– Хорошо.
Они пошли к дороге и двинулись в сторону Канзас-стрит. Когда она споткнулась о камень на дорожке и
7
Территория семинарии, 12.17
упала на посеребренную луной дорогу. В лунном свете струйка крови, капающая с руки на растрескавшийся бетон, выглядела такой же черной, как кровь жука. Генри тупо, в каком-то оцепенении посмотрел на нее, затем поднял голову и огляделся.
Канзас-стрит была по-утреннему спокойна, тиха, дома закрыты, темны, за исключением света, разбрасываемого ночными огнями.