— Это так? — один из сыщиков уставился на меня холодным бесстрастным взглядом, но у меня губы словно склеивает от страха. Получается лишь слабо кивнуть.
Леди Эйвери подносит руку ко рту и слегка склоняется к приставшему ко мне субъекту:
— У нее недавно умер муж, и у бедняжки помутился разум. Сегодня она хотя бы слюни не пускает Отвратительное зрелище, если честно. Поэтому, если у вас есть к ней какие-то вопросы, лучше задайте их мне.
В этот момент в кухню входят еще двое. На форменных фуражках и плечах повисли серые клочья паутины.
— Все чисто! — рапортуют они начальнику.
— Благодарим вас за понимание. Еще раз простите за беспокойство, — проявляет вежливость капитан. — Если вдруг у вас появится какая-то информация о леди Ясмине Морриган, сообщите нам.
— Всенепременно, — холодно улыбается Эйвери.
Незваные гости спешат удалиться, а леди Морриган опускается на стул.
— Пришли, наследили, — ворчит она.
— Я уберу, — подскакиваю с места. Ко мне вернулась способность говорить.
— Сиди уж. Еда совсем остыла.
— Что будет, если они захотят проверить ваши слова насчет меня?
— Не думаю, что ты им интересна. А если вдруг кому-то в голову придет такая дурь, я назову какой-нибудь затерянный городок в самых дальних землях, до которого на лошадях добираться полгода. Сомневаюсь, что кто-то рискнет отправиться в такое путешествие, чтобы проверить такой незначительный факт. Кристаллы для порталов на такие расстояния сыскному ведомству не по карману.
— Эрнан считает, что я умерла?
— Если дракон не чувствует свою пару, значит, она либо умерла, либо при смерти.
— Не думаю, что он расстроится, — произношу эмоциональнее, чем мне хотелось бы. — Наконец-то он может быть счастлив со своей возлюбленной.
Весь день ушел на то, чтобы обустроиться. Когда я поднялась на второй этаж, то расчихалась от пыли, покрывавшей толстым слоем пол и горизонтальные поверхности. Паутина была везде — оплетала углы, свисала клоками с потолка и массивных люстр. Чтобы все это убрать, мне потребовалось бы много времени и лестница. Но Эйвери запретила мне. Она боится, что я могу потерять ребенка.
Потому она предлагает нанять несколько девушек, чтобы они навели порядок в доме.
— И не думай, что я жалею тебя. Я жалею своего внука, — назидательно говорит она.
— Я буду жить на первом этаже, в комнате прислуги. И не потому, что мне настолько приятно ваше общество, что хочу быть ближе к вам. Просто не хочу скакать туда-сюда по лестнице, — отвечаю в тон ей.
Я уже успела понять, что за ворчанием и напускной грубостью Эйвери прячет доброе сердце. Просто остальные этого не замечают.
Комнатка прислуги мне очень понравилась. Да, она маленькая, но светлая и очень уютная.
Эйвери приносит в комнату стопку белоснежного белья.
— Принесла тебе то, что давно выбросить хотела.
Провожу пальцами по искусной вышивке шелковыми нитками и говорю ей «спасибо».
Пожив у Эрнана, я начала разбираться в тканях и могу сказать, что эта очень дорогая.
На несколько часов Эйвери оставила меня одну. Куда ушла не сказала, и лишь потом, ближе к вечеру проговорилась, что договорилась на рынке с женщиной, что та будет каждый день приносить свежие фрукты и ягоды.
— Мой внук должен получать самое лучшее, — так она сказала.
А мне кажется, что теперь у Эйвери появился смысл жизни — заботиться о том, кому ее забота действительно необходима. Взрослому сыну уже не требовалась опека матери, и Эйвери чувствовала себя ненужной. Потому и вела себя так холодно и отстраненно, чтобы оправдать этим свое одиночество.
Эрнан