— Пропусти мою гостью, Гордей. Если она хочет поговорить со мной, то получит то, чего так желает.
Мой голос звучит надменно и грубовато, и это доставляет мне удовольствие.
Гордею не нравится эта идея, но возразить мне он не может, поскольку это мое жилище.
Он отодвигается, пропуская свою мать внутрь.
— И почему я не удивлена, что ты живешь в таком клоповнике?
Свекровь презрительно морщится и окидывает нашу с сыном комнату таким брезгливым взглядом, что это меня раздражает еще сильнее.
— Но вам, я думаю, не привыкать. Вы же любите копаться в чужом белье.
— Как ты смеешь со мной разговаривать в подобном тоне?!
Она буквально рычит, и я вижу, как дергается жилка на ее лбу.
— С чего вы взяли, что я должна оказывать вам какие-то почести после того, как вы попытались выпотрошить мой чемодан, когда я забирала свои вещи? Обозвали меня воровкой. Вы что, к своим годам так и не поняли, что люди будут относиться к вам так же, как вы относитесь к ним? Вы тут не дворянка, а я не ваша служанка, чтобы преклоняться перед вами. Это вы ко мне пришли, так что будьте добры вести себя подобающе. И не смейте оскорблять меня при моем же ребенке! Иначе я вышвырну вас из своей квартиры. Надо будет, вызову полицию и подниму такой шум, что вас каждая собака будет знать в моем районе.
Это то, чего так сильно боится бывшая свекровь.
Я чувствую облегчение, выплеснув на нее все эмоции и слова, которые держала в себе все эти годы.
Она же явно испытывает шок, открывает и закрывает рот, не в силах что-либо сказать.
А я, наконец, ощущаю себя свободной. Непередаваемое чувство, от которого я больше не готова отказаться.
Глава 13
Есения Андреевна молчит, потеряв дар речи, и не знает, что сказать на мою тираду.
Раньше, будучи в браке с Гордеем, я никогда не позволяла себе разговаривать с ней в подобном тоне, поэтому она опешила. Я более чем уверена, что она ехала сюда в полной уверенности, что поставит меня на место, и я буду молчать, выслушивая ее гневную речь, как и прежде.
— Выпотрошить чемодан, мама? — вдруг задает вопрос Гордей, смотря на маму таким взглядом, словно видит ее впервые.
Меня больше всего удивляет, что он даже не ставит под сомнение мои слова.
— Гордей? Ты что, веришь ей? — ахает Есения Андреевна и поджимает губы, впервые, видимо, оказавшись в такой ситуации, когда сын смотрит на нее так, будто разочарован.
— Ты знаешь, раньше я верил в то, что очень многие люди наговаривают на тебя, так как ты человек прямолинейный, но за прошедшие годы я осознал, что и ты не ангел. Не забывай, что однажды я застал тебя за тем, как ты рылась в наших шкафах.
Я едва не ахнула, услышав это откровение, но молчу и слушаю дальнейший разговор сына с матерью.
— Я же тебе всё объяснила! Я просто искала, не принимает ли Анфиса противозачаточные таблетки!
— Твои подозрения не дают тебе повода лезть в чужое личное пространство.
— Зато теперь, возможно, я была права, и ты видишь это сам. У тебя уже есть сын, а это значит, что проблема не в тебе, а в Анфисе.
— Ты уж определись, мама, есть у меня сын или его нет, и меня обманывают. Я тебя очень люблю, ты моя мама, но, пожалуйста, просто разворачивайся и уезжай, я сам разберусь со своей жизнью. В конце концов, это мое дело, и я уже достаточно взрослый, чтобы разбираться со всем сам.
— Вот так ты разговариваешь со своей матерью, да? Вот увидишь, я расскажу отцу, в каком тоне ты со мной говоришь, и он…
— И что он, мама? Ему вообще всё равно, как я живу и чем дышу. Всё, что его волнует, — это его быки, которых он разводит уже столько лет. Я уж не говорю о том, что безуспешно, и я потерял на его бизнесе десятки миллионов.
— Так вот как ты изменился, Гордей, — с горечью произносит Есения Андреевна. — Уже считаешь деньги, которые тратишь на своих родителей? А теперь что, появилась эта нищебродка, и ты снова хочешь взять ее на содержание? И ее приблуд?
— Следи за своей речью, мама, иначе уже я вышвырну тебя отсюда.