— Блин! — я резко вздрогнула и едва не облила себя горячим чаем, когда в лучах закатного солнца на забор между нашими участками запрыгнул Ржавый. Мордой ко мне. Сел, как фарфоровая статуэтка и начал умывать мордочку. — Мог бы и у себя дома это сделать, — буркнула я ему. — Всё равно погладить себя на даёшь, так что не дразнись своей чистой шерсткой. Не поведусь.
— Ужинала?
У меня галлюцинации или я действительно слышу голос Матвея, исходящий от кота?
— Нет, — шепнула я робко, вытаращившись на кота, который преспокойно смотрел на меня. Похоже, так выглядит перегрев на солнце.
— Громче говори. Не слышно.
Я слегка отклонилась в сторону, чтобы заглянуть в окно, которое кот будто специально перекрыл собой. И увидела в окне Матвея, который голый по пояс смотрел на меня из окна.
— Я… чай, — подняла я кружку.
— Можешь со своей кружкой, — усмехнулся Матвей и исчез из виду.
— Вообще-то, я другое имела в виду, — буркнула я себе под нос.
Сжав губы сидела и думала, как мне лучше поступить: зайти в дом Тихона и не высовываться или пойти к Матвею и, как взрослый человек, расставить все точки над «ё».
В конце концов, мне придётся продолжить жить с ним по-соседству ещё три недели. А три недели играть в прятки ещё и с ним я не смогу. Достаточно того, что я прячусь от папы и его охраны.
Выдавать свою настоящую личность Матвею я, конечно, не стану, но вести себя как взрослый человек я, наверное, уже должна начать?
Глава 36
На словах я Лев Толстой, а на деле… м-да.
Одно дело — прийти в своей голове к какому-то решению, и совсем другое — поднять задницу, чтобы реализовать принятое решение.
Пошевелив пальцами в тапочках, я, таки, соизволила поднять пятую точку. Немного помялась на крыльце, глядя на дом напротив и решила прям в мягких тапочках к Матвею и пойти.
Калоши мои были грязные настолько, что я даже в дом их заносить не стала. Оставила в сенях. Им завтра предстоит вместе со мной ещё две грядки сделать. А потом их, наверное, можно будет и выбросить. Своё они отслужили.
Я перекинула влажные волосы за плечи, закрыла дом сухой веткой (по завету Тихона), вышла за калитку и, пользуясь дыркой в заборе рядом с воротами, сдвинула с места деревянную плаху, которая, оказывается, закрыла калитку изнутри. Только какой в этом толк, если любой пришедший может её открыть, точно так же просунув руку в дырку в заборе?
Со своей кружкой, как опытная попрошайка, я вошла во двор Матвея, а затем и в дом. У двери меня нагнал кот, который первым юркнул в открытую дверь.
Аппетитный запах мгновенно окружил меня, пока я снимал тапочки в прихожей.
Обнимая обеими ладонями кружку, наполовину наполненную чаем с ароматом лесных ягод, я прошла в кухню, где хозяин дума тихо гремел посудой.
Матвей стоял ко мне боком у плиты и накладывал в тарелку порцию еды.
Как же стыдно, боже! Не представляю, как смотреть ему в глаза после того, что произошло ночью.
— Проходи, садись, — он мельком глянул на меня и кивнул в сторону стола.
Едва я села, Матвей поставил передо мной тарелку с…
— Это плов? — искренно удивилась я.
— Он.
— Вы сами готовили?
— Я ночью мял твои сиськи и задницу. Можешь уже перейти на «ты». А плов, да, я сам готовил.
Я покраснела, наверное, до кончиков ушей.