Зорька взяла яйцо и пошла к сидевшему полуголому старцу, тот мотал плешивой головой, всех крестил и бормотал: «Покойтесь с миром, рабы Божии. Господь вас примет в райский чертог». Зорька бочком придвинулась и быстро положила ему яйцо на колени. Юродивый улыбнулся ей щербатым ртом и кивнул «благодарствую».
— Разве можно такое живым сказывать? — бросила она ему с упреком.
— Так разве правду можно скрыть, — пожал плечами юродивый. — Венчаться, простая душа, приходи. Я тя с любым повенчаю.
— Попы венчают, тебя и в церковь-то в таком срамном виде не пустят, — фыркнула Зорька.
— Бог впустит.
— Пойдем, чего ты тут застряла, — снова потянула Осьма хозяйку, — подала да дальше ступай.
— Чего он такое бормочет? Нешто можно так сказывать? — зашептала Зорька Осьме. — Живых покойниками называть, недобро это.
— Блажной, чего с него взять, — отмахнулась челядинка.
Они вошли под своды просторной деревянной церкви. Началась служба. Зорька видела впереди светлую макушку Данилы. Он стоял с другими артельными. Здесь же был и Бакун, а Зорька думала, что он бесерменин.
Служба была богаче, и пели краше чем в родном дому, свечей никто не жалел. Зорька всегда знала о чем молиться, что просить у Бога и святых заступников, а тут отчего-то растерялась, читала молитвы со всеми, а о сокровенном про себя просить не выходило. Было бы всегда, как сейчас, а большего и не надобно, вот разве что одежу такую же как у новых подруженек. «Тьфу на тебя, дурная, — обругала саму себя Зорька, — разве ж можно о такой глупости просить! Лучше здоровья деду Фоме да Осьме, да чтоб у Данилы все ладно было… И чтоб не уезжал, зачем ему те булгары? Нешто ему тут плохо… со мной».
В потоке выходящих Зорька сначала потеряла своих, даже Осьма, стоявшая у плеча, куда-то запропастилась. Люди быстро расходились, напоследок осеняя себя распятием и кланяясь надвратной иконе. Зорька чуть отошла, чтобы не мешаться, и завертела головой.
— Не меня ли ищешь? — рядом как из-под земли вырос Кирша.
— Не тебя, — буркнула Зорька.
— А мне уж показалось.
Тут в толпе мелькнул Данила, тоже озираясь. Зорька ему замахала, он увидел и пошел к ней.
— Приручаешь? — усмехнулся Кирша.
Зорька ничего не ответила. Она сама поспешила к Даниле, и они вместе зашагали по краю площади, огибая шумный торг.
— Хорошо пели, — ляпнула, не подумав, она и тут же прикусила язык.
Данила и сейчас ничего не расслышал, а пение и вовсе слышать не мог. А видел ли с ней этого приставучего «ярыжника»? Да ему должно все равно, вон идет себе и идет, и бровью не ведет.
— Зоряна, на торг пойдешь с нами? — подлетели к ним Белена с Липкой. — Эй, Немко, Зорьку с нами отпустишь⁈ — начали они махать перед носом Данилы руками — указывая то на Зорьку, то на торговые ряды.
— Ну, я не знаю. Дома еще обед не готовлен, — растерялась Зорька.
И на воскресный торг поглазеть хотелось, как в большом граде народ торгует, но и показывать себя вертихвосткой пустой пред Данилой тоже не надо бы.
— Да, может, после, в другой раз, — начала она мямлить. — Недосуг мне нынче.
— Жаль. Ну так мы тогда побежали, еще увидимся, — и подружки повернули к торгу.
Зорька с сожалением посмотрела им вослед.
— А-а, — Данила положил ей в руку уже знакомый кошель.
Выходит, серебро все же отобрали у дядьки Крыжа и вернули хозяину.
— Да мне столько-то не надобно, — засмущалась одариваемая, — больно много.
Данила только указал на торг, мол, иди уже, дозволяю. Зорька в ответ подарила ему поклон и благодарную улыбку и побежала догонять подруг.
А торг шумел. Зазывалы на все лады тянули к своим лабазам. Глаз разбегался. Это в обычные дни, как узнала Зорька от Осьмы, молоко, птицу да жито покупали у смердов из соседних вервей. Те приходили к градским воротам и раскладывали свой нехитрый товар прямо на траве. А в воскресный торг гости прибывали из дальних сторон, диковины разные на показ выставляли — ходи да рот разевай. Тут тебе и рухлядь мягкая — лисицы, белки, куницы, даже соболя — и паволока заморская, такая тонкая, что и в кольцо лоскут протянуть можно, а уж обручьев, колтов, бус и не перечесть, все отрада для девичьих глаз.