— Что он делает⁈ — в негодовании воскликнул Митя. — Дождь прошел, скользко же!
— Ну, что ты Петю не знаешь, сроки поджимают, — пожал плечами Колмаков, но по его напряженной спине Лида поняла, что и он с волнением наблюдает за акробатическими действиями товарища.
Лиде вспомнились смутные образы из прошлого — вот папа в смешном полосатом костюме приветливо машет ей рукой, по-гусарски лихо подкручивает ус и торопливым шагом выбегает на сияющий огнями манеж. Грохот аплодисментов. Прыжок через голову, второй. Публика ликует, а отец начинает взбираться по веревочной лестнице, все выше, выше и выше, полоски костюма сливаются в единое пятно…
Страшный скрежет вырвал Лиду из воспоминаний.
— Господи, помилуй! — прокричал Макарыч.
Митя с Колмаковым сорвались с места. А маленькая фигурка, только что балансировавшая над бездной, полетела вниз вместе с рассыпающимися карточным домиком лесами. Грохот, столб пыли.
— Убился! Убился!!! — полетели истошные крики.
— Петя!!!
Толпа окружила место падения, кинулась разбирать доски завала. Лиде были видны только мужские спины.
— Он дышит?
— Петр Дмитриевич⁈
— Петя?
Общее оцепенение.
— Убился.
— Не уберегли, — послышались причитания Макарыча.
Мужики начали стягивать шапки. Умер? Лида бочком протиснулась вперед и увидела лежащее на земле тело с раскинутыми руками. Небольшого роста щуплый брюнет под сорок, с острым носом и темной чеховской бородкой. Это и есть Бараховский? При жизни Лида его ни разу не видела, правда много слышала от Игоря Эммануиловича, тот его ценил, но называл бедовым. Вот беда и пришла.
— Леса плохо сколотили и мокро, — прохрипел севшим голосом Митя.
Седой полноватый мужчина присел на корточки и попытался прощупать пульс, на лицах собравшихся отразилась надежда, чтобы тут же погаснуть, потому что седой отрицательно покачал головой.
— Вот так приехали, — услышала Лида ворчание Плотникова.
— И куда его? — кто-то подал голос.
— В церковь пока занесите, в притвор, — распорядился Колмаков.
Тело переложили на доски и понесли в открытые двери.
Мужчины спорили у входа в притвор. Седой напирал на Макарыча, чтобы тот немедленно вез Колмакова на станцию, дать телеграмму родным Бараховского. Макарыч упирался в ответ, настаивая, что лошади крепко устали и дорогу развезло, а покойнику теперь все равно, узнает его семья чуть раньше о случившемся или позже.
— Где хоронить, они должны написать, где его хоронить? — настаивал седой.
— Известное дело — где, вона-тама у них погост, — указывал Макарыч на редколесье с крестами домовин.
— Семья должна решить, где хоронить, — повторял седой.
— Так вы его все равно сейчас в такую даль не довезете. Лето на дворе.
— Дмитрий, ну что ты молчишь? — чуть дернул седой Митю за рукав. — Семье же нужно телеграмму дать.
— Которой семье? — без тени иронии проговорил Митя, и все разом замолчали. Повисла неловкая пауза.
— Евдокие Ивановне, конечно же, — почесал пухлую щеку седой. — Нужно немедленно дать телеграмму, — как заговор снова произнес он, словно клочок бумаги разом мог решить все проблемы.