Вот спасибо, Майкель, ты очень кстати!
Эйдар посмотрел на меня и чуть заметно пожал плечами.
Прекрасно! Видимо, нам придется подождать, пока он не вырастет и не поступит в университет. Или здесь нет университетов?
Ладно, Лиза, успокойся. В конце концов, он маленький ребенок, ему всего четыре года. Хотя иногда он и бывает взрослее всяких взрослых. Ему столько пришлось вытерпеть в последние дни. Конечно страшно оставаться одному, да еще в чужом незнакомом доме.
И вообще… Может в той комнате кровать скрипит. Или развалится при первом же резком движении. Получилось бы неловко.
Это уже стало почти привычным. Сначала спали так дома, в замке. Потом в координационном центре, составив две узкие кушетки и устроив Аллана между собою. Но в центре было точно не до эротики, там все мысли крутились только об одном: ну скорее бы уже. И еще — получится или нет. А вот сейчас… Аллан давно видел десятый сон, а мы оба лежали и притворялись, что тоже спим. Утром я встала как разбитое корыто, тем более диван оказался страшно жестким и неудобным.
— Еще пара дней на этом гробе, и я превращусь в скрюченную бабку, — пожаловалась я Эйдару. — У меня уже сейчас спина болит.
— Сказал бы я, что у меня болит, — буркнул он, и я, несмотря на то, что ничего веселого в этом не было, не удержалась от смешка.
Ну а дальше снова пришлось отвлечься. Теперь на чисто бытовые проблемы. Майкель уехал в центр, Эйдар доставил с рынка провизию и занялся уборкой, а мне нужно было приготовить обед.
Первый блин получился не просто комом, а комищем. Выбрав из запасов то, что, по моему мнению, напоминало наши продукты, я начала готовить так, как готовила бы у нас. В результате суп получился похожим на мутную воду, в которой плавали волокна развалившегося мяса и полусырые овощи. Второе вышло еще хуже: птица в духовке пересохла, а похожая на рис крупа для гарнира осталась жесткой. Всплакнув и выбросив всю эту беду, я подумала о блине комом — и напекла блинов. Они получились толстыми и плотными, но хотя бы съедобными.
— Эйдар, — пожаловалась я, — так не пойдет. Я умею готовить, но понятия не имею, как надо обращаться с вашими продуктами. Они совсем не похожи на наши. И получается просто ужас. Попроси Майкеля, пусть он проверит свою прислугу — насколько их захватила тьма. Иначе мы так и будет питаться хлебом и сыром. Ну, может, еще блинами.
Прошло три дня, и терпение у меня лопнуло.
Эйдар с противной снисходительной усмешкой объяснил, что Майкель не может проверить каналы ключников, поскольку у них нет никаких каналов. Я понятия не имела, что собой представляют эти самые каналы, поэтому вынуждена была поверить на слово. Однако Майкель вошел в мое — точнее, в наше общее — бедственное положение и нанял временно для стряпни соседскую девушку по имени Мирра. Та хоть и умела готовить, но с порога начала строить глазки Эйдару и сюсюкать с Алланом.
Я даже и не представляла, что могу быть до такой степени ревнивой! Будь я настоящей женой, да еще умеющей готовить из местных продуктов, тут же выгнала бы ее взашей. Но поскольку не была и не умела, пришлось, скрипя зубами, терпеть.
И зря я надеялась, что Аллан привыкнет к дому и согласится спать один. Он по-прежнему наотрез отказывался оставаться в гостиной без нас. Вот тут-то я не выдержала. После второй ночи на диване в компании Эйдара и сопящего между нами Аллана заявила, что буду спать в комнате для гостей.
Одна.
Эйдар открыл было рот, чтобы возразить, но так и не нашел веского аргумента против. Закрыл и молча пожал плечами.
Вообще ситуация складывалась патовая. Уволить чохом весь штат, все четыре с лишним десятка человек, было просто. А вот найти замену — катастрофически нет. По той причине, что у стражей в качестве слуг всегда работали только ключники, утратившие в сложившейся ситуации доверие — пусть даже и не по своей вине. Жить в огромном замке без прислуги было совершенно нереально — если только согласиться с тем, что очень скоро он зарастет грязью и начнет стремительно ветшать.
Не подумав, я спросила, почему нельзя нанять обычных людей.
— Да потому, что ключники в курсе, кто мы такие и чем занимаемся, — все с той же противной улыбочкой ответил Эйдар, — а обычные люди этого знать не должны.
— И что, так прямо никто ничего не знает? — не поверила я.
— Ну слухи какие-то о тайной организации ходят, конечно, но не более того.
— И что? Мы так и будем жить у Майкеля?
— Лиза, отстань! — разозлился он.
— Прекрасный аргумент, когда нечего сказать.
— Если бы было что, я бы сказал.
На самом деле я злилась вовсе не от неопределенности. То есть и поэтому тоже, но не только. И даже себе не хотела в этом признаваться. А правда была простой до визга.
По сути, мне хотелось сидеть на двух стульях сразу. С одной стороны, чтобы у нас была нормальная семья. Во всех смыслах. Но, с другой, это означало бы, что я не вернусь домой. Иначе к чему погружаться в семейную жизнь, зная, что это всего на три года. Однако сейчас мысль о невозвращении меня пугала, тем более помноженная на неопределенность.
У стражей все оставалось по-прежнему. И наблюдатели, и координаторы, и ликвидаторы скучали без дела. Техники несколько раз в день замеряли фон темной энергии, который оставался на рекордно низкой отметке. Во всех трех мирах. Это, конечно, не означало, что повсеместно исчезло насилие, а люди стали праведниками. Тьма вовсе не порождала в людях зло — скорее, высвобождала его и подстегивала. Подлые люди так и остались подлыми, злые — злыми и так далее. Просто внутренние тормоза без этого внешнего воздействия срабатывали лучше. Резкий скачок преступности и массовых волнений во всех трех мирах пошел на спад, обострившиеся военные конфликты пригасли, сгладились даже погодные и природные аномалии.
Зато очень сильно волновались сами стражи, оказавшиеся в крайне щекотливом положении. Примерно как врачи, если бы внезапно исчезли все болезни. Хотя даже у тех осталась бы работа: роды, например, или несчастные случаи. По идее, стражи должны были радоваться, что мирам больше не требуется защита, но это лишало их не только средств к существованию. Исчез смысл жизни!