– Ты давно не была дома? – спрашивает он тихо.
– С тех пор как уехала, – выравниваю дыхание и отвечаю в тон. – Если честно… боюсь туда возвращаться.
Чувствую, как Вэл поворачивает голову и пристально рассматривает меня в темноте, будто пытается проникнуть в мысли. Хотя о чем это я? Он уже там. Будем честными, я весь день о нем думаю.
Даже свадьба лучшей подруги локомотивом пронеслась мимо.
– Боишься увидеть там то, что хочется забыть, Кудряшка? – проницательно интересуется.
Вселенная вдруг сужается до гостевой комнаты и этой двуспальной кровати, на которой, по сути, лежат два абсолютно чужих человека.
В жизни так случилось, поделиться мне особо было не с кем. Мия с Таей, конечно, подруги, но, как говорится, «сытый голодному не товарищ». На любые мои попытки просто пожаловаться, они начинали усиленно меня кормить или подсовывать деньги. Для подростка эта забота, даже с учетом того, что продиктована она из лучших побуждений, казалась тогда унизительной. Было очень неудобно, будто голую на площадь выставили.
Сестра Вэла помогала, конечно. Особенно, когда я училась в архе (архитектурный университет – прим.), Валентина тогда нашла для меня клиента – поэта, который собирался издавать сборник своих стихов и для этого ему срочно нужен был иллюстратор.
Благодаря жирному заказу я как-то справлялась.
Ну и официанткой подрабатывала.
Медленно поворачиваюсь к Кострову, подпирая с двух сторон одеяло и убирая ладошки под голову, как в детстве. Он не двигается, так и лежит на спине, терпеливо рассматривая мои манипуляции.
– Ты знаешь, – начинаю говорить. – Когда всего этого не видишь… ты ведь понимаешь, о чем я?
– Бедность и убожество? – усмехается.
Киваю. Он, как никто, меня понимает.
– Да. Обшарпанный подъезд, облезлую штукатурку и кучу бутылок на столе… Когда не видишь, через месяц-два воспоминания начинают стираться и остаётся только хорошее.
– А было хорошее? – горько усмехается Вэл.
– Конечно, – удивляюсь. А как же? Если б не было… я не знаю, как вообще тогда можно с этим справиться.
– Я не помню хорошего.
– Хм…
– Кроме тебя, – добавляет тихо, заставляя моё сердце биться сильнее.
Прикрываю глаза, пытаясь его унять.
– А помнишь, как мы всей детворой на речку купаться ходили? – с наигранным весельем спрашиваю.
Костров кидает на меня скептический взгляд. Боже. Его глаза блестят в темноте так, что у меня душа в пятки уходит.
– Это был грязный карьер, Ив, и я распорол там пятку, – в доказательство поднимает левую ногу, покрытую короткими светлыми волосками. Сглатываю ком в горле. – Рана загноилась, и я почти месяц не мог играть в футбол. Сидел на скамейке запасных, как идиот.
Вот это я совершенно забыла.
Задумываюсь.
– А как зимой с гаражей в сугробы прыгали? – продолжаю. – Помнишь?..
– Ага, помню. Я потом в этих сугробах от отца прятался. Вернее, мы с Валькой. Батя зарплату получил, перепил и белку словил. С топором по всему двору за нами бегал.
В груди ужас стальными кольцами стягивается.
– Блин… Прости.