– Так получилось, что мне дали неверную информацию. Я считал тебя другим человеком – женщиной, которая специально улеглась ко мне в постель, чтобы потом… – не получается договорить, настолько самому противно от того, что я произношу.
– Тебе дали не ту информацию. Тебя ввели в заблуждение, – она выделяет слова интонацией, в голосе проявляются новые нотки, горечь и злость. – А сам ты ни в чём не виноват, так?
– Я не это имел в виду! Чёрт! – дёргаю галстук, уже и так болтающийся, и срываю его с шеи нахрен. – Конечно, виноват! Я просто пытаюсь объяснить, почему так поступил!
– Твои объяснения опоздали на семь лет, – Маруся смотрит на меня ледяным взглядом. – Твоему сыну шесть. Ты ничего не знаешь. Ты ничего не хотел знать. У меня была тяжёлая беременность. Отёки, повышенное артериальное давление. Потом роды – и слабость родовой деятельности. Стимуляция. Ко всем девушкам в моей палате приходили мужья. Ко всем, кроме меня! Матвей почти не спал первые несколько месяцев. Я была словно зомби, у меня выпала половина волос, несколько раз был лактостаз... Знаешь, что это такое?!
Она повышает и повышает голос, заставляя что-то внутри меня сжиматься всё сильнее.
– Конечно, откуда тебе знать, каково это – когда ребёнок плохо берёт грудь, протоки закупориваются и начинают воспаляться, и ты лежишь с температурой под сорок, не зная, на том ты свете или на этом, а рядом с тобой плачущий младенец! Я заканчивала институт, работала ночами, спала урывками. А теперь являешься ты, со своими объяснениями, и просишь прощения «за всё»?!
Не выдержав, рывком подлетаю к ней и хватаю в охапку, зажимая её руки, чтобы не прилетело чего-нибудь ненароком. Она вскрикивает, пытается вырваться, но я прижимаю её к стене, не давая двигаться.
– Ангел мой, прости, – шепчу ей на ухо. – Что мне сделать? Скажи, что? Я идиот, сволочь, полный кретин, признаю! Я не могу исправить прошлое! Но как насчёт будущего?
Слегка отодвигаюсь, глядя Марусе в глаза. Она тяжело дышит, запрокидывает голову назад, прижимаясь затылком к стене, и из моих лёгких выбивает остатки воздуха – я вижу, как по вискам, теряясь в густых волосах, из-под закрытых век стекают слёзы.
– Пожалуйста, не плачь, – голос срывается, я тянусь поцеловать её в закрытые глаза, скулы, щёки, голова начинает кружиться от знакомого горьковатого запаха апельсина. Не успеваю спуститься к губам, как слышу хриплое: – Отпусти меня.
Не хочу. Но надо. Заставляю себя осторожно разжать объятия, отхожу на шаг. Маруся рассеянно вытирает ладонью влагу на лице, смотрит на меня.
– Будущего у нас с тобой нет, – произносит тихо.
– Но… у нас есть сын!
Нет уж, один раз я упустил тебя по глупости, но не сейчас!
– Это единственное, чем мы связаны, – она отворачивается.
– Я могу познакомиться с Матвеем? – спрашиваю, а сам чувствую, как на секунду замирает сердце в груди.
– Нет, не можешь! – выпаливает она.
– Ангел… – начинаю сдавленно, потому что внутри после её слов тут же разгорается протест.
– Не называй меня так! – Маруся выпрямляется, опять складывает руки на груди, но потом вздыхает. – Не можешь, потому что Матвей сейчас у моих родителей в шести часах езды отсюда. И я не планировала забирать его в ближайшую неделю. Ему там хорошо.
Медленно и по возможности незаметно выдыхаю. Значит, шанс у меня всё-таки есть.
– Я понял, – киваю и тут же уточняю: – То есть, я смогу с ним познакомиться, когда он вернётся?
– Да, но не сразу, – она кивает, покусывая губы. – Мне нужно будет его подготовить. Не рассчитывай, что тебе бросятся на шею с криком «папа»!
Странное ощущение невольно заставляет слегка улыбнуться. Надо же… Папа. Тут мне приходит в голову другая мысль.
– Кто его привезёт? Твои родители?
– Нет, я сама поеду к ним забирать Матвея.
– Я отвезу тебя, – говорю, хмурясь.
Шесть часов за рулем, да ещё и с ребенком. Это может быть опасно!
– Нет, – Маруся качает головой. – Я же сказала, ты встретишься с ним только после возвращения.
Ладно, пусть пока так. Но всё равно это меня напрягает. Можно подумать, не знаю, сколько придурков на дороге. Хотя… я ведь могу просто поехать следом за ней, подстраховать? Кошусь на ангела. Пожалуй, сообщать ей о своей идее не стоит.
– Это всё? – её тон опять становится холодным.