— Это не мое. Аверуса. Он меня купил на год у Тилемаха.
— Забудь про Аверуса. Бумаги я у него забрал. Не принадлежишь ты ему больше.
— А кому принадлежу? Тилемаху?
— Никому. Сама себе хозяйка.
— Так не бывает, — замотала головой Мышка. — Тогда меня в приют отправят. Если я ничья.
— Чем больше ты мне рассказываешь о себе, тем меньше я понимаю, что у вас тут творится. Не кино, это я понял. А что?
— А что? — повторила Мышка. Опять она не понимала Дениса.
— Вместе будем оборону держать, вот что. Ешь, — Денис бухнул на стол сковороду. — Без тарелок, чтобы не мыть потом. Мы после детдома с парнями хлебушком с тарелки подберем и готово. У каждого своя тарелка, зачем мыть. А кружки внутри от чая коричневые становились. И чай казался крепче, хотя один пакетик на всех. А у вас не чай, а не пойми что.
— Спасибо, Лихой. Очень вкусно. Не ела такого никогда.
— Да ладно. Ты, наверно, гадаешь, откуда я взялся? Не кивай, сам бы на твоем месте удивился. Я ж сначала решил, что съемки такие. Средние века, сериал. Друг у меня, детдомовский, попал в переделку. А я поехал его выручать. На киностудию. Его там спрятали, держали в заложниках. Коню понятно, что меня выцепить хотели. С дружка и взять-то нечего. Зашел я не с центрального входа, через забор перелез. Искал дружка, а павильонов много, бродил там, заблудился. Дверь какую-то открыл, темно и шебаршится кто-то. Я сунулся, позвал его, запнулся и полетел вниз. Помню, что лбом ударился. И все, вырубило. Очнулся, когда ты запищала. Пока сообразил, где и что, вылез из-под кровати, а этот мерзавец тебя повалил уже.
— Орест решил, что ему все можно, раз я уезжаю. Никто не хватится, не спросит, не накажет.
— Неправильно решил. Я его поправил. Подумал ведь сначала, что артисты шуры-муры крутят. Ну, знаешь, режиссеры с артистками, артисты с гримершами. Пока кино снимают, все со всеми близко познакомятся. Только ты для артистки слишком пугливая. Спрятала меня. Побоялась светить. Потом Аверус тебя утащил. Я следом пошел. Надеялся, что он меня выведет из лабиринтов киношных. На улице опять ничего узнать не могу. Пристроился сзади телеги вашей. Там полка для чемоданов была. Едем, я не врубаюсь, что за города, что за деревни. Куда мой город делся.
— Мне Аверус не позволил в окно смотреть.
— Не огорчайся. Не учел он, что я весь путь увижу. И как он петлял, и как не хотел тебя никому показывать. Честные люди так себя не ведут.
— А это? — Мышка кивнула в сторону корзины с яйцами.
— Аверус тебя высадил, а я доехал с ним до его дома. На всякий случай. Подозрение он у меня вызвал своей скрытностью. Он кинулся со слугами ругаться, а я прогулялся по округе. Прикинул, что нам понадобится на первое время. На коня уже садился, а тут эти малявки под ноги кинулись. Ну и взял до кучи. Ты их смешно назвала. Белоух и Белобрюх. Заживем, как люди.
— Я просто сирота, Лихой. Усадьба не моя, — Мышка боялась, что после ее признания, все изменится, но как было не сказать. Парень к ней со всей душой. — У меня ничего нет.
— Да знаю я, ты говорила. Только запала ты мне в сердце. Если уж все сначала начинать неизвестно где, так лучше с тобой. Душа родная.
После завтрака Мышка сковородку все же помыла. Ей совсем не трудно, даже хотелось прибрать кухню, расставить все по местам, накормить котенка и щенка. И не бояться, что запретят хозяйничать и погонят взашей. А о том, что случится через год, Мышка думать не будет. Уложив сонных питомцев в корзинку, Мышка поставила ее поближе к теплой печке и подняла глаза на Дениса. Что он скажет? Привычная к чужим указаниям, Мышка уже отказалась от своих планов. Готова была следовать за мужчиной и помогать, отдавая все силы.
— Идем осматриваться? Разведку проведем первым делом.
— Идем.
— Ты сама-то как видишь ситуацию? Не понимаешь? Ладно. Что хотела сделать?
— Там клумба. Дворик. Я хотела прибрать ее. Чтобы утром из окна выглянуть и радоваться, — Мышка показала шишки, подобранные в лесу. — Человечек будет.
— Отличный план. Согласен по всем пунктам. Коня только пристроим и клумбами займемся. Незачем животинке на жаре стоять.
— Незачем. На жаре, — каждое слово Дениса вызывало восхищение у Мышки. — Потом клумба.
Денису было не так уж весело, ситуацию он не понимал, но не жаловаться же девчонке, которая росла сама по себе как колосок в поле и малейшего скрипа боялась. Парень он закаленный, справится. Собственно, горевать ему не о ком. Вырос в детдоме, никто его усыновить не захотел по причине буйного нрава и драчливости. Неумение подчиняться тоже свою роль сыграло. Директор детдома разговаривал с ним как с равным, только поэтому Денис удержался в рамках, не пошел по воровской стезе и не стал бандитом. Хотя своя небольшая банда у Дениса имелась. Вместе выживать было легче.
Что с ним приключилось, Денис не мог объяснить. Ну, споткнулся, ну, упал, ну, лбом вдарился. И почему-то очутился в непонятном мире. Похоже на средневековье, замки с каминами и слуги. Император еще. Значит, и столица есть. То, что Аверус втюхивал девчонке, Лихой тоже не понял. Мертвый дом, оживи. Бред какой-то. Но как Мышка разожгла печь, Дениса впечатлило. Такому разве можно научиться? В детстве он читал про йогов, которые десятилетиями тренировали свое тело и кто-то даже умел высекать искры пальцами, а тут малявочка, пальчики как у ребенка.
Мышка вызывала у Дениса непонятную нежность. Не только потому, что была наивной, приветливой и беззащитной, а слабых он всегда брал под свою опеку. Впервые он почувствовал тоску по семье, по близкому человеку. Который поймет, пожалеет и не выдаст. Дружки не заменили семью, хоть и делили они все с пацанами поровну. Да и не нуждался он раньше ни в какой семье. Мышка даже не поняла, не могла догадаться, как много для Дениса весят слова про родную душу. А он ей их сказал. Никому не говорил, а случайной девчонке с грустными глазами и виноватой улыбкой сказал.
— Где тут может быть конюшня? Ты лучше знаешь, — просто так спросил, чтобы голос Мышки услышать. Негромкий и мягкий.
— Наверно, на заднем дворе, за домом.