Неужели Илай и Сэм разрешили мне заняться интерьером?
Должно быть так, поскольку любимый цвет Илая — черный, а я уверена, что у Сэм аллергия на яркие цвета и при виде всего розового у нее начался бы приступ тошноты.
В гостиной наверху также стоит роскошный диван цвета шампанского. С потолка на высокой платформе свисает огромная люстра из розового хрусталя, а залы заполнены художественными розовыми картинами.
Десять из десяти за вкус. Он мой, так что, конечно, все идеально.
Моя голова ударяется о стену, и только когда я вдыхаю пьянящий аромат и ощущаю тепло, я понимаю, что на самом деле это грудь Илая.
Я была настолько поглощена своим безупречным вкусом, что на мгновение забыла, что я не одна. А этот ублюдок точно специально остановился и повернулся.
Я поднимаю на него глаза. Он улыбается.
Я смотрю пристальнее. Его ухмылка расширяется.
— Боже, миссис Кинг. Мы только вернулись, а ты уже бросаешься в мои объятия? Контролируй себя, ладно?
Я отшатываюсь.
— Это был несчастный случай.
— Один из многих.
— Прекрати.
— Что прекратить?
— Быть ублюдком6, для начала.
— И теперь мы говорим о моем члене. Так отчаянно, да?
— Ад замерзнет, прежде чем я позволю тебе прикоснуться к себе, Илай.
— Ты выглядишь очаровательно, когда говоришь неправду. Кроме того… — он приподнимает мой подбородок скрюченным указательным пальцем, заглядывая своими холодными глазами мне в душу. — Я уже прикасался к тебе. Если захочу тебя трахнуть, ты нагнешься и примешь это.
— Врешь, — мой шепот едва слышен, так как подбородок дрожит.
— Хочешь поспорить?
— Ты издеваешься надо мной, потому что я потеряла память. Я бы никогда не переспала с тобой.
— А мы и не спали. Должен сказать, я не впечатлился, но могу дать тебе шанс на пересдачу.
— Пошел ты.
Я врываюсь в свою комнату и захлопываю дверь перед его носом.
У меня не осталось сил даже на то, чтобы оценить великолепную розовую комнату принцессы, которая меня встречает. Я прижимаюсь к двери и подтягиваю колени к груди, а по щеке катится слеза.
Я четко помню, как пообещала себе, что больше никогда не буду плакать из-за Илая.
Никогда, никогда больше.
А за слезой следует еще одна, и еще, и еще.
Потому что я с сокрушительной ясностью понимаю, что оплакиваю часть себя, которая, как мне казалось, что-то значила.
Что-то, что я хотела отдать только ради любви, но отдала этому дьяволу на блюдечке с золотой каемочкой.