Я отпускаю ее горло, но только для того, чтобы вывести ее из машины. Но она настаивает на том, чтобы собрать все вещи, выпавшие из ее сумки, и контейнеры с едой.
— Привет, Лео, — она машет ему рукой, ставя контейнеры на пассажирское сиденье. — Будь осторожен с ними, пожалуйста.
Он кивает.
— Я пристегну их на всякий случай.
Я наклоняю голову, наблюдая за ее движениями. Они все еще слегка роботизированы, пальцы двигаются рывками из-за остаточной дрожи, но она говорит без призрачной угрозы.
Она также ведет себя нормально, так что это многообещающий знак.
Убедившись, что сумка с контейнерами пристегнута, она бросает на меня взгляд.
— Ты не будешь против?
— Против?
— Что я называю его Лео.
— Ты хочешь, чтобы я был против?
— Нет, — она улыбается и целует меня в щеку. — Ты можешь быть таким очаровательным, когда уступаешь мне, малыш.
А затем она скользит на заднее сиденье.
Я остаюсь на месте, сопротивляясь желанию прикоснуться к тому месту, где ее губы обожгли мою кожу.
Она только что назвала меня очаровательным и малышом в одном предложении после того, как поцеловала меня в щеку?
Господи, мать твою.
Может, это мне стоит обратиться к врачу, потому что я хочу, чтобы она повторила то, что только что произошло, именно в таком порядке.
А еще лучше, если бы я проверил ее на случай, если ее стервозное поведение подверглось какой-то опасной мутации.
Я мельком вижу, как Хендерсон пытается скрыть свою жуткую улыбку. Она исчезает, как только я сужаю на него глаза.
Может, пора сбросить его со скалы? Мне не нравится его недавняя связь с моей женой и то, что она постоянно покупает ему вещи и следит за тем, чтобы он ел. Насколько я знаю, она ему не мать.
Я единственный, за чьим питанием она должна следить.
И нет, я не драматизирую. Это совершенно нормальное поведение, даже по мнению моего отца.
Мама говорит, что я не должен его слушать, но в данном случае она не права.
Я присоединяюсь к жене на заднем сиденье, незаметно выискивая любые тревожные сигналы. Как только машина трогается, она поворачивается ко мне лицом, и на нем появляется загадочный взгляд.
Ава всегда была открытой книгой, включая ее поведение, требующее внимания, и чрезмерную ненависть в последние пару лет. Я понимал, чего она хочет добиться этим, и часто разбивал в пух и прах любую возможность, когда она могла зайти дальше.
Снова, и снова, и снова, и снова, черт возьми.
Пока она не упала на колени и не смогла увидеть во мне только своего спасителя.
Никого другого. Меня.
И все же сейчас она ощущается чужой. Не той призрачной версией себя, а чем-то другим, чей мелкий шрифт я не могу прочитать.
— Почему я не могу вести машину? — спрашивает она низким, едва слышным голосом.