— Ничего, меня друзья ждут, — киваю на столик, за которым сидит Аделия, отдаю пальто метрдотелю и направляюсь в их сторону.
Отодвигаю стул, присаживаюсь.
— О-о-о, привет! — выдаю приторно-неправдоподобную радость. — Какая неожиданность! А я, представляете, поужинать заехал, смотрю — а тут вы.
Деля кусает губы, пряча улыбку, Никита смотрит на меня таким взглядом, будто хочет убить. Э-э, нет, это так не работает, друг. Проверено.
— Ром, ты издеваешься? — спрашивает Аделия спокойно и продолжает ковырять вилкой салат. — Следил за нами?
— Какого ты мнения обо мне, Аделия?!
Бывшая жена ожидаемо закатывает глаза.
— Волков, тебя наверняка заждались где-то в другом месте, — подает голос Никитос. — Тебе пора.
— Боже, Никитка, где твои манеры! — бля, ну ты руки еще заломи, как барышня на выданье. — Я же просто по-человечески решил присоединиться. Но если, конечно, вам настолько неприятна моя компания, то я, так и быть, уйду.
— Угу, — Никита поджимает губы. — Тебя с дихлофосом отсюда не выкуришь. Как таракан прицепился. Самому не надоело?
Разговор заходит в тупик, и Аделия решает выступить миротворцем.
— Ром, давай так: ты сейчас уходишь, мы продолжаем наше с Никитой прекрасное, кстати, свидание. А я позвоню тебе, когда вернусь домой, и мы поговорим.
Перевожу взгляд с довольного Никиты на Аделию. Сливаться — постыдно. Продавливать — глупо. Не малолетки же собрались. Пока я раздумываю над предложением жены, перед носом появляются знакомые буфера.
— Ромулик, хай! — Мне пиздец.
Оля, с которой я уже как-то был в этом ресторане, прижимает мое ухо к своим накачанным дыням и обдает удушливым парфюмом. Эта дрянь похлеще дихлофоса. Тараканам точно пиздец. Мне гарантированно тоже. Эх, Оля-Оля, не могла ты не показываться мне на глаза, мы ж со всем еще в прошлый раз разобрались.
— Ром, ты в тот раз забыл перчатки. — Сука, как джин достает из своей сумки мои кожаные рукавицы.
Ты, блять, с собой носила их все это время?
— Оль, тебя там, кажется, звали, —веду башкой в рандомную сторону и стягиваю с себя ее руки.
— Я Олеся, — надувает накачанные губы, хотя куда уж больше.
— А я как сказал?
— Оля.
— Тебе послышалось.
— Урод, — шипит девушка и сваливает.
Смотрю на Аделию, которая белее мела. В ее глазах слезы и лютая ненависть ко мне. Прости, детка… И как тебе объяснить, что не было тогда с ней ничего? Хотел, каюсь, но не смог. Что-то тогда пошло не так. И объяснять нет смысла — не поверит.
— Деля, — тяну руки к ней, и она отшатывается от меня, как от прокаженного.
— Ненавижу тебя, — шипит.
Слезы стекают по ее лицу, а хватаюсь за гудящую башку. Су-ка-а-а. Проеб на проебе…
Деля подрывается, но я опережаю ее и удерживаю за руки. Сжимаю несильно, но так, чтобы она не могла вырваться.
— Убери от меня руки! Меня тошнит от тебя и твоих баб!
Шатается, едва не падает, но я успеваю подхватить ее. Деля воет, как будто я делаю ей больно. А что, разве это не так?