— Ты собираешься в это пекло?
Она снова расцвела в улыбке — говорить что-либо не хотелось. Она сама решила с поездкой, и никто не вправе отговаривать её.
Брендон переплел её и свои пальцы так, что ладони соприкоснулись.
— Ты знаешь об обряде, что связывает леру Викторию и лера Брока?
— Тот же, что связывает Грегори и Элизабет. Я слышала о нем.
— Я иглобраз, Андре, и у меня колючая, как у Каеде душа. Я учу плохому и тяжело пускаю людей в свою жизнь. И оправдание того, что я предлагаю провести ритуал общего эфира, одно на самом деле — этот ритуал можно обратить вспять, если я окажусь слишком колючим для тебя. Я тебя, кажется… — он не смог договорить. Андре сама потянулась к нему и легко поцеловала в губы, тут же отпрянув:
— Это самое неожиданное признание в любви, Брен. И я тоже далеко не подарок, но я тебя люблю.
***
Маркус отвлекся от бумаг, которые быстро просматривал, и в упор посмотрел на замершего на пороге кабинета Брендона — тот в мокром белоснежном свитере выглядел непривычно. Эфир тихой струйкой утекал из него прочь — это было ожидаемо и все же внезапно. И радоваться бы, но не получалось — вчерашняя выходка Брендона, воспользовавшегося измученностью Марка давящими на него мыслями окружающий и усыпившего его, до сих пор вызывала в инквизиторе гнев. Да, нарушение обетов — предаваться гневу нельзя, но он потом покается в грехе, а пока Марк злился — имел право.
Шла шестица — шестой день седьмицы, который для солидных неров уже был выходным, и коридоры инквизиции были девственно пусты. Только в канцелярии во всю работали девушки, которых прислала в помощь Виктория Ренар-Хейг.
— Явился. — недовольно констатировал очевидный факт Марк. Он пытался прочитать мысли Брендона, но находил лишь пустоту.
Колдун покаянно склонил голову:
— Явился.
— Стыдно?
Брендон расплылся в улыбке, и в этот раз она не была хищной:
— Не очень. Повторись все — поступил бы точно так же.
Маркус встал из-за стола, прошелся по своему небольшому кабинету, замер у незашторенного окна — на улице царила приятная взгляду альбиноса полутьма — уже нетугие струи дождя еле капали с небес, но солнце сегодня не выглянет, это точно. Маркус заложил руки за спину:
— Это был «Черный гнев»?
— Он, — согласился Брендон, своевольно опускаясь на стул. Его сердце согревала Андре, и сейчас ядом, сочившемся из Марка, его было не пронять.
— Ты понимаешь, что мог погибнуть? Или ты… — Марк не стал разворачиваться — непривычная пустота вместо мыслей Брендона его немного обескураживала. Не понять теперь, что он там себе надумал, что решил, что скрывает за своими словами. И ведь скрывает, это точно! Иначе бы пришел открыто. Будь прокляты антиментальные амулеты! Еще не доработаны до конца, но уже бесят.
— Я понимал, что иду на смерть. Я понимал, что не смогу победить «Черный гнев». Я не хотел, чтобы ты вмешивался — я представлял, сколько там в пожаре погибающих, и не хотел, чтобы их смерти коснулись тебя. Я тебя берег. Как мог.
Марк резко развернулся к нему:
— Берёг? А я просил?
— Не злись, — Брендон взлохматил свои мокрые волосы. — Пожалуйста, не злись. Сегодня такой счастливый день, я не хочу с тобой ругаться…
— Я вижу, — веско сказал Марк. — надеюсь, это с керы Риччи слетела печать?
— Не угадал. Это с меня слетели иглы, и Андре оказала мне честь, разделив с собой эфир. Кстати, в огне никто не погиб.
Марк лишь кивнул — поздравлять не стал:
— Это хорошая весть.
Брендон все же уточнил:
— Ты о пожаре или обо мне?