— Да, пожалуйста. И приходи, сейчас буду речь толкать.
— Хорошо, — подумав, я отдала учителю трубочку — принести ему сок, пока заняты обе руки будет проблематично.
Я прошла мимо Джастина, налила стакан сока и вернулась назад. Моей кремовой трубочки в руках учителя уже не было, зато была гренка с какой-то розовой пастой и одинокой креветкой на ней. Получив сок, Эдмунд вручил эту гренку мне.
— Я сожрал твою булочку. Было даже не очень приторно. Попробуй это. Здесь какой-то имбирный соус.
Эда позвали. Он встал и, коротко улыбнувшись мне, ушёл в компанию стариков.
Я отошла в сторону, неподалёку маячил выпендрёжник. Музыка стихла — выпуски стали оглядываться на сцену.
— Друзья, — начал ректор. — Я не стану теперь называть вас детьми и студентами. Вы…
Три тонны пафоса. Я откусила гренку с креветкой.
Вкусно.
Интересный соус. Немного сливочный, что ли. С чесноком и, похоже, с апельсином. Неоднородная розовая масса.
С гренкой я расправилась быстро и, решив больше не есть, пока не возобновится веселье, я отыскала взглядом мать. Она тоже стояла у стены, но на противоположной стороне павильона.
Потягивая сок, я стала разглядывать разнаряженных девушек, парней в костюмах одинаковых фасонов и тёмный парк за полупрозрачным белым покрывалом. Скукота.
Один за другим начали зачитывать свои речи приглашённые гости. Старики и тот страшненький, никого из которых я не знала, рассказывали что-то обычное о важности труда, семьи, любви и тому подобные банальности. Впрочем, а что ещё им рассказывать? Их всё равно никто не слушает — всем скучно. Оставалось надеяться, что хоть Эд немного разбавит ситуацию. К моменту, как подошла его очередь, учитель успел выпить весь сок и минуты три грустно смотрел в стакан.
— Что ж… здравствуйте, — Эд вышел к публике и обвёл взглядом выпускников. — Не надеюсь, что вы меня знаете, так что представлюсь. Эдмунд Рио. Профессор магических болезней и автор метода снятия печатей. Меня пригласили прочитать вам напутствие. Я не долго думал, что Вам сказать — вы ведь всё равно ничего не хотите слушать, верно? Года идут, а подростки всё те же — обскуранты-мракобесы, враги науки и просвещения.
Послышались смешки.
— Но. Сказать что-то я должен. Так что дам Вам пару советов. Начнём с самого очевидного и простого. Мойте посуду сразу — присохнет.
Смех.
— Во-вторых, хочу сказать: если Вам не нравится человек, это не значит, что он говно. Возможно, говно Вы.
Зато честно…
— И последнее. Будьте вежливыми. Можете быть монстром в душе, но если на людях вы милый и вежливый — будет меньше подозрений и мягче наказание.
В толпе пошли шепотки.
— М-да… звучит так, будто я даю советы будущим преступникам. Ну ладно. Сами решайте, как эту мудрость веков использовать. На этом моя речь окончена.
Аплодисменты.
Выпендрёжник тоже хлопал, но лицо у него было настолько злое, что я бы легко поверила, что это не аплодисменты, а попытка убить невидимую муху.
Главы 95–98. Пацифика.
…
95. Пацифика.
…
Эд подсадил меня и следом тоже забрался на холодные мраморные перила беседки, метрах в пятидесяти от павильона. Музыка здесь звучала тише — можно было спокойно поговорить, постоять в темноте, вдали от толпы.
— Что-то я отвык от такого количество людей, — Эд грыз небольшую гренку с креветкой. На второй руке он уложил ещё две такие же. — Уж и не помню, когда в последний раз был на подобном мероприятии.