Аслан ответил на письмо пропавшего без вести друга с некоторой задержкой, но оно того стоило: парень договорился, что город за бесценок отдаст Эду руины старого замка. Всё равно ветхая башня для городских нужд была неудобна, поэтому от Эда требовалось всего ничего — оплатить материалы на постройку нормального амбара и помочь в строительстве.
Мой учитель согласился на эти условия с огромной радостью и вскоре переселился.
Он расспрашивал друга о маме и с облегчением принял информацию о её успехах — он не навредил ей своим уходом.
О том, что она начала встречаться с папой Эд узнал уже осенью, когда Аслан уехал в академию, закончить последний, пятый курс. Эта новость в комбинации с завистью ко всем магам и студентам в очередной раз стукнули Эду по психике. Поутихшие комплексы снова напомнили о себе, но теперь Эд не старался утопить их в алкоголе, а работал. Много, много работал. Почти каждую свободную минуту он проводил за расчётами и чтением.
Надо сказать, он уже почти превратился в знакомого мне человека. Единственное, что отличало этого парня от моего учителя — он пытался устроить ещё и личную жизнь.
Однако девушки в ней не задерживались. Их вытесняли книги, работа, цели и желание Эда доказать себе, что он не пустое место, однако наиболее важную роль в этих быстрых расставаниях играл мамин образ, который Эд не мог выбросить из головы.
— С тобой так сложно!
— Ты обратишь на меня внимание?
— Нам надо расстаться.
— Тебя хоть что-то в жизни интересует кроме пыльных книг?
— Сначала совсем расстанься со своей невестой, а потом заводи новые отношения.
И к последнему совету Эдмунд прислушался, но не так, как того хотела девушка. Он не начал работу над собой и проработку проблем на фоне тяжёлого расставания, а просто заменил попытки построить отношения посещением борделя. Поиск лечения стал его главной и единственной целью.
Я увидела свадьбу родителей. Вернее, маленький её фрагмент. Дедушка с мамой собирались зайти в главный зал церкви, где должна была состояться церемония.
— Ты хоть рада? — дед не спешил открывать дверь, откуда слышались первые ноты праздничной мелодии.
— Рада? — мама искренне удивилась вопросу и честно ответила. — Конечно. А почему ты спрашиваешь?
— Ну, мало ли. Просто вспоминая прошлый опыт, — дед пожал плечами. — У тебя же что угодно может быть на уме.
— Прошло два года. Я действительно в порядке, — успокоила девушка. — Пойдём. Нам пора.
Дедушка открыл дверь, началась церемония, закончилось это воспоминание.
Дальше произошёл скачок во времени. Появилась я. Маленькое, стрёмное, сморщенное существо в кроватке, закрученное в розовое одеяльце. Уж не знаю, с чего тут можно умиляться, но мама только этим и занималась. Ладно… ей в тот момент было уже двадцать, а мне сейчас всего лишь пятнадцать, может я чего-то не понимаю. Важно не это. Важно лишь то, что моё появление окончательно обозначило для мамы новые приоритеты, а семнадцатилетний подросток, пропавший из её жизни три года назад, был окончательно вычеркнут из их числа.
Следующим воспоминанием для меня стал коридор старинного здания, с полом усланным алым ковром и расписанными красно-оранжевыми узорами стенами. Эдмунд стоял перед зеркалом в здании научного общества. Он должен был представить первые наброски своей разработки.
Старожилы поглядывали на него кто с удивлением, кто с неприязнью, ещё бы, какой-то сопляк двадцати одного года отроду, а уже получил возможность выступать на конференции, которая скоро должна была начаться.
— Крапивник! — с другого конца коридора донёсся знакомый голос.
В нашу сторону бежал папа, что-то крепко прижимая к груди.
Я почувствовала нечто странное, будто меня трясёт. Это чувства Эда? Да вряд ли.
Папа остановился рядом с нами, и дружески хлопнул Эдмунда по плечу.
— Привет.
— Роланд? — мой учитель прошёлся взглядом по старому приятелю и остановил взгляд на том, что держал папа. Это был ребёнок, как мне показалось, месяцев десяти в тёплом лиловом комбинезоне с капюшоном.
Это я. Подросшая, кругленькая, розовощёкая. Пучеглазая, как лягушонок, но в целом уже не такая страшненькая, а, на фоне детей маминых знакомых, вообще могла считаться красавицей.
— Это чей? — учитель указал на малыша и пояснил чуть дрожащим голосом. — В смысле, понятно, что твой, это видно… кто мать?
Папа не смог быстро дать ответ, я видела в его лице напряжение. Было неловко сообщать другу эту информацию, и папа хотел преподнести её как-нибудь помягче.