Годы однозначно пошли на пользу моему учителю. В четырнадцать он был, хоть и не тщедушным, но достаточно худым и ростом не выше мамы. Нос казался слегка задранным, а его излишняя длина сильно бросалась в глаза. Эдмунд не был уродцем, но и невероятным красавцем называть его было бы несправедливо — самый обыкновенный четырнадцатилетний мальчик — кроме идеально уложенных и ухоженных волос, в нем не было ничего необычного.
Эд двигался бодро и глядел ясно, но выглядел уставшим, странно печальным и, кажется, желал бы спалить академию. Кожа была практически белой, а под глазами пролегли тени. Он спал вообще в тот день?
Прошмыгнув мимо старухи-декана, он встроился в ряд первокурсников.
Мама быстро забыла о нём и обратила к ректору взгляд, но Оливия тронула её за руку, привлекая внимание, и указала на мальчика:
— Это Эдмунд Рио. Сын аптекаря.
— Этот парень? — мама кивнула на моего учителя. Он не особо стремился говорить с другими учениками своего факультета. — Вы знакомы?
— Считай с пелёнок. Живём в соседних домах. Давай подойдём после линейки — мне нужно ему кое-что передать.
— Хорошо. А, можно узнать, что именно?
— Завтрак. Вряд ли он ел сегодня.
— Почему?
— Неделю назад в его доме произошёл пожар. Один из артефактов-светильников оказался неисправен, из-за этого произошёл взрыв. Эду повезло, но родители и брат погибли. Сегодня утром были похороны.
— Вот как, — мама с сочувствием посмотрела на Эда. — Он сейчас живёт с кем-то из родственников?
— Нет, Эдмунд сам по себе. Есть же этот закон, что в ряде случаев можно оформить себя как полностью самостоятельного гражданина не с шестнадцати, как обычно, а с четырнадцати. Вот эти все ситуации вроде сиротства, обучения или лечения в другом городе, куда опекун с тобой поехать не может, и тому подобные. Там нужно иметь работу и ещё какие-то там условия выполнить. В случае Эда идут какие-то выплаты от государства, но я в этом не особо разбираюсь.
Лиловый туман сменил воспоминание. В этот раз обошлось без смеси трёх разумов.
Мама и Оливия подошли к Эду, забившемуся в дальний уголок двора с какими-то бумажками.
— Эдмунд, — Оливия опустилась рядом с парнем. — Привет. Держишься?
— Нет, падаю, — буркнул мальчик и, смягчившись, прибавил. — Но спасибо за беспокойство.
— Мама передала тебе, — Оливия вручила узелок. — Ты ведь не завтракал, да?
— Спасибо, — ещё тише, чем раньше ответил Эдмунд, отложив бумажки. Моя мама смогла разглядеть на них названия нескольких мастерских каменщиков, цены и зарисовки надгробий и вычисления.
— Знакомься, это Пацифика.
Мой будущий учитель глянул на неё исподлобья, надкусывая пирожок, найденный в узелке.
— Здравствуй, — мама села с другой стороны от парня. — Ты Эдмунд, да?
— Она назвала меня по имени меньше минуты назад, — парнишка с кислой физиономией кивнул на Оливию. — Ты поверишь, если я назовусь Биллом?
Мама подняла брови, явно не ожидав такой ответ на вполне любезный вопрос, но очень скоро подавила удивление и обиду.
— Знаешь, какие-то ребята с тёмного факультета зовут первокурсников со всех факультетов потом погулять, познакомится. Не думал присоединиться? Я понимаю, что ты занят, но может, неплохо было бы отвлечься?
— Да, Эд, тебе стоит пойти, — поддержала Оливия. — Дела не убегут.
— Да уж… в ящиках особо не побегаешь — пространства мало и крышки заколочены.
— Боже, Эд, — Оливия не оценила мрачный юморок депрессивного Эдмунда. — Тебе точно нужно пойти развеяться.
— Я, конечно, хорошо пригорел в пожаре, но не до состояния праха.
— Над этим просто аморально смеяться, — мама попыталась сдержать улыбку, но получалось плохо.