— Не женись и не спеши, — буркнул учитель, отводя глаза. Что сейчас творилось в его голове, я понимала всё меньше.
— Хорошо, тогда я выйду замуж. А вот что по поводу спешки?
— Просто запомни, что жизненно-важных решений, не взвесив риски, принимать не следует, а спешка нужна только при ловле блох и при диарее.
Пол начал покрываться крапивой. Эдмунд злился. И не просто злился. Он изо-всех сил давил в себе ярость и, судя по тому, как побелели пальцы, сжимающие нож, хотел запустить куда-нибудь орудием труда. Но на меня ли он злится? Сомневаюсь.
— Ты сейчас про пустыни? — догадалась я.
— Да, — нехотя буркнул учитель. — С боевым опытом я мог бы построить карьеру значительно быстрее. А не сидеть в должности лаборанта до седых волос. И всё бы у нас с ней было хорошо! И ремонт бы закончили, и свадьбу мечты ей бы организовали, и слезли бы с шеи её отца, и детей бы растили спокойно — на всё бы зарплаты хватало… на всё.
Учитель сделал паузу.
— Она отговаривала.
— А ты всё равно поехал.
— Ага, — с какой-то злостью в голосе выдохнул Эд. — И сломал к чертям источник. Чуть не отказали ноги, лёгкие при кашле вылетали кровавой кашей… Почти месяц меня выхаживали врачи, друзья… и она.
— И что потом? Ушла?
— Она сорвалась. Не могу её обвинять — апатичный инвалид без будущего — это действительно трудно.
Я молчала, позволяя ему собраться с мыслями.
— Мне было в тот день особенно плохо, а она суп приготовила, — злость испарилась, уступая место почти не притупившейся от времени боли. — Меня от него чуть не вырвало. А больные люди… они порой ведут себя просто ужасно. Я что-то сказал, уже не помню что, но так, слово за слово, мы разругались. Это уже бывало — со мной тогда вообще трудно было — но в этот раз она… задела. Это знаешь…
Эд положил нож и посмотрел на меня полувопросительным взглядом:
— Я даже не знаю, как описать. Вроде, так плохо, что, кажется, умер внутри, а она вдруг находит что-то живое и добивает это.
Эдмунд оставил недорезанный сыр и, сполоснув руки, подошёл к шкафу за бутылкой и бокалом.
— Она даже не поняла, что сказала.
— А что она сказала?
— Правду. Просто сказала мне то, что я так старательно отрицал, — бокал наполнила красная жидкость, Эдмунд упёрся спиной в стену и тихо продолжил, не притрагиваясь к напитку. — Потом извинялась за скандал. Пыталась убедить, что всё, что всё сказанное — не имеет ничего общего с реальностью.
— А ты?
— А я понимал, что она не специально. Но ведь… правда же. И… самое главное… — глаза блеснули вполне отчётливо. — Больно. И совсем не легче от её извинений. Только уйти тяжелее. Я два дня сомневался.
— То есть… это ты её бросил, а не она тебя?
— Ага… — Эд заглянул в вино и закатил глаза. — Только не начинай мне рассказывать, как я по жизни не прав — я сам это знаю! Но ведь…
Речь опять прервалась. Взгляд устремился в бокал.
— Больно? — догадалась я. — А вдруг она скучает?
— Через пару лет она вышла замуж. Может, раньше она и скучала, но сейчас-то чего ей из-за меня огорчаться?
— Ей ведь, наверное, тоже было очень больно.
— Знаю. Потому-то и плохо, что она всё не со зла. Она как лучше хотела. А я…
— А если бы… если бы ты не ушёл, у Вас могло бы всё получиться?