…
52. Луна.
…
Я резала солёные зелёные помидоры. Эдмунд занимался мясом. За окном уже почти стемнело.
— А, стой, зеленушку забыли, — Эдмунд сполоснул руки и вышел во двор.
Через минуту он вернулся с веткой ели и ведром земли. Воткнув одно в другое, помыл руки снова и забрал у меня помидоры.
— Зелёный символ весны есть. Сходи наверх, возьми синий такой ящичек из того шкафа, — Эд кивнул на второй этаж. — Он на верхней полке.
Пока учитель сбрасывал в миску нарезанные мной продукты и перемешивал с мясом, маринованным луком и томатной пастой, я неспешно поднялась по лестнице. День не принёс особо радостных моментов, и я всё делала без энтузиазма.
Открыв дверцу шкафа, извлекла коробочку. Внутри оказалась праздничная посуда. Набор на две персоны. Чёрное стекло с белой росписью. Тонкие приборы с эмалью на рукоятках. И скатерть из высококачественного чёрного шёлка с вышивкой по краю.
Один из предметов привлёк моё внимание: графин. Приплюснутый с двух сторон шар, с узким горлышком. На одной из плоских сторон наплавлено белое стекло. Рисунок в виде пары человеческих силуэтов.
Люди стояли в профиль, лицом друг к другу, взявшись за руки, и, если у девушки не было отличительных черт кроме волос до пояса, то вот длинный нос и волнистые волосы парня я узнала сразу. На другой стороне графина витиеватым почерком были записаны месяц и год: май, три тысячи сто пять.
Сколько это было Эду? У него день рождения двадцать девятого апреля, а в городах, где сельское хозяйство не играет большой роли, День Посева стандартно празднуют первого мая. Значит, если предположить, что посуда куплена к этому празднику то ему только-только исполнилось семнадцать.
В это время он, выходит, заканчивал третий, последний для себя, курс в академии, собирался поехать в пустыни с папой и пока ещё имел невесту. Моментально вспомнилось то немногое, что я знала об этой девушке. Скорее всего, рисунок был сделан на заказ. Ну, либо кто-то из этой парочки был мастером по стеклу. Вряд ли Эдмунд.
— Пожалуй, я открою банку маринованных опят, — донеслось снизу. Учитель бодро расхаживал по кухне.
Я повертела предмет в руках. Вроде как, они болезненно расстались, но Эд до сих пор хранит его. Он ему дорог. Он скучает по ней?
Я засеменила вниз по лестнице, продумывая гениальный план по выведыванию причин расставания. Все негативные мыли об излишней радости учителя испарились — их задавило любопытство. Может, если он сегодня «не от мира сего», его проще будет развести на информацию.
— Эд, можно задать тебе пару нетактичных вопросов?
— Можно, но ответить не обещаю.
— У тебя же была невеста…
— Была. Ты что, о ней собираешься спрашивать? — в голосе на мгновения послышалось нечто похожее на боль или страх. Радость и воодушевление, преследовавшие Эда весь день, исчезли бесследно.
— Да. Всего пару вопросов.
— Я не хочу её обсуждать, — эта странная эмоция стала чётче. К ней примешалась злость.
— И всё-таки.
Ответа не последовало. Я немного подождала и, подойдя ближе, заглянула в лицо учителю. Он стоял нахмурившись, и старательно расчленял кусок мяса.
Сделав ещё шаг, я повторила:
— И всё-таки.
Эд шумно вздохнул, давая понять, как сильно я ему порой надоедаю. На упиравшийся в его профиль пристальный взгляд он не давал ответа. В напряжённых плечах и сдвинутых бровях явно читалось желание спрятаться куда-нибудь или разнести что-то в щепки. Поразительно, как резко изменилось его настроение от одного упоминания девушки.
— Ты до сих пор её любишь?
— Нет, — лезвие ножа оставило на доске особенно глубокую царапину, а сквозь решётку пола у босых ног учителя стали пробиваться стебли жгучей травы. За проведённые с Эдмундом месяцы я успела понять, что, когда они прорастают бесконтрольно — в его голове царит настоящий хаос.
— А похоже, — я ни секунды не сомневалась, что Эдмунд лжёт.