Все последующие дни она прожила, как аскетка - практически ничего не ела, искала уединение, бродя по лесу, по горам. Пересилив себя, посетила храм. После смерти Мэтта она не могла даже переступить порог сей обители. А тут пришла, нет, приползла и, словно прорвало, стояла на коленях всю службу и захлебывалась слезами, не отрывая взор от священного образа. Она ни о чем не просила, лишь искала спасение и утешение в молитве. После службы многие прихожане косились на нее, но ей было все равно, она ничего не чувствовала, была обессилена морально и психологически, да и плоть была ослаблена переживаниями и скудным питанием. Если бы не Маргарита Петровна, Аня бы и вовсе забыла о существовании еды. И так было практически каждый день. Она везде была с Дианой будь то прогулка или же церковь, не могла оставить свою малышку, боялась оставлять ее одну, не ведая по каким причинам. А может и сама боялась оставаться одна. Маргарита Петровна и Валерий Никифорович относились к ней с пониманием и не допекали заботой или повышенным вниманием. Жили так, будто все в порядке, только вечером, когда Аня начинала играть на пианино, Маргарита Петровна не выдерживала и уходила. Аня понимала, что со стороны наверно выглядит жалко, но не могла иначе, она давно уже не прикасалась к клавишам и ей так не хватало этой отдушины.
Спустя десять дней, она окончательно определилась, как будет жить дальше и где. Выбор пал на Москву. Аня не задумывалась почему именно этот город, просто хотелось туда, где все родное, в город, который хранит тепло былых лет, первую встречу, Его еще такого чужого, но уже безгранично близкого сердцу, Ее такую молодую, наивную, радующуюся каждому и всем. Просто туда, где хоть когда-то было хорошо.
В этот же день она попрощалась с бабушкой и уехала. Хватит жалеть себя и напрягать родных, да и Маркус настаивал на встрече с Дианой, чего Аня боялась больше всего, но как оказалось напрасно. Он лишь прислал какую-то женщину и охрану, чтобы забрать дочь, и это, как ни странно, было еще больнее. Аня понимала, что Беркет просто не хочет видеть ее, она и сама наверно не хотела... Наверно... По приезду ее встретила кучка репортеров с вопросами о том, означает ли переезд развод. Аня была готова к этим вопросам, а потому ответила так, как они и договаривались с Маркусом, что переезд временный. Она недоумевала до сего момента для чего это нужно, но сейчас поняла, что не смогла бы, не выдержала бы шумихи вокруг себя, заяви, что все кончено. Не сейчас, может быть позже, точнее уже через восемь или семь месяцев, сколько там осталось этой...
Шли дни, Аня осваивалась. Нашла работу, переехала в свою квартиру, в которой как раз закончили ремонт. Казалось, что жизнь пришла в норму, но это было не так. Аня просто существовала. Город казался слишком большим, шумным, люди бежали куда-то мимо, а она не торопясь бродила в одиночестве, вдыхала заряженный дымом воздух, огни рябили в глазах, суета давила на виски, пугала, потому что казалась непонятной, потому что Ане не куда было торопиться. Ее душа вопила о помощи, но никто не слышал, люди заглянув в ее потухшие глаза, тут же отворачивались. Никто не хотел иметь дело с живым мертвецом. На работе ее сторонились, она была везде чужой, точнее, она и не хотела быть своей, ей хватало работы, дочери и пустой квартиры. Хватало ежедневных звонков Оксаны, единственной, кто остался у нее из подруг, с остальными Аня порвала еще много лет назад, их зависть была настолько явной, что тошнило. Хватало вечерних прогулок в компании Дианы, а потом ужина на двоих, под жужжание телевизора. Затем они играли, а после наступало самое ужасное время суток - ночь. Ди засыпала быстро рядом с матерью, после переезда они спали вместе, за что Аня уже получила выговор от Маркуса, которому приходилось всю ночь успокаивать дочь во время очередной встречи, не понимая в чем проблема. Но Аня не могла иначе, она боялась ночи, когда ничего не мешало ей выть, как подбитой собаке от отчаянья. Она гнала от себя мысли о нем прочь, молилась о забытье, но ничего не помогало, только дочь не позволяла заорать в голос: "Выметайся. Выметайся из меня, Маркус, выметайся к чертям!"
И так было каждую ночь, она истязала себя до тех пор, пока обессилев окончательно, не забывалась беспокойным сном.
А утром все по новой – дочь, жужжание телевизора, борьба с припухшими веками и синевой под глазами, чашка кофе вопреки тошноте, бег до машины, кутаясь в пальто от холодного ветра, пробки, работа, множество людей вокруг и никого рядом, и снова вечер... Одним словом - выживание.
Сколько бы так продолжалось? Не ясно.. Но монотонность серых дней была нарушена звонком в воскресное утро.
Аня еще спала, а потому не глядя ответила:
- Да. -зевнула она. И тут же словно током ударило:
- Анна, я разбудил тебя?
"О, нет! Ты меня из транса вывел по меньшей мере!"
Воздуха стало мало, и она лишь невнятно промычала, пытаясь восстановить душевное равновесие. Обычно перед тем, как поговорить с ним, точнее обмолвится ничего незначащими: "Привет, как дела и как Ди?", ей требовалось как минимум минут десять, в течение которых трезвонил телефон, и сейчас этот неожиданный звонок, совершенно не вписывающийся в полуторамесячную систему их общения, был подобен ушату холодной воды. А все дальнейшее вообще повергло в шок.
- Я в Москве, у меня здесь кое-какие дела... -сообщил он торопливо, а она не могла унять грохочущее сердце, зная, что сейчас за этим последует.
- Знаю, мы договаривались, что Диану заберут завтра, но раз уж я здесь, то... мы могли бы поужинать вместе, чтобы... не знаю, в общем, как тебе будет удобно!
Аню парализовала эта сбитая речь. Руки затряслись, а в душе началась яростная борьба разумных доводов и желаний сердца. Но как всем известно разум не частый победитель, и этот случай не стал исключением, поэтому хрипло и неуверенно, Аня ответила:
- Я не против. Когда ты заедешь?
Он некоторое время молчал, а потом все же сказал:
- В пять, у меня самолет в семь.
"Час. Шестьдесят минут вместе." –отметила про себя Аня с каким-то затаенным сожалением, но тут же оборвала эти мысли.
- Хорошо, я... мы будем ждать !
- До вечера. -как можно холоднее бросил он и отключился.
И стало совершенно тихо. Такая тишина, что слышно даже стук сердца и бурление крови в висках. Аня судорожно втянула в себя воздух и бросила взгляд на часы, у нее оставалось в запасе около пяти часов, и это подхлестнуло. Сегодня она спала дольше, чем обычно, и сейчас не знала за что хвататься. За час она выдраила квартиру до блеска, хотя та и так была чистой, но Ане нужно было хоть как-то отвлечься, волнение нарастало и разливалось огнем где-то в области диафрагмы, вызывая дрожь в руках и путаницу в мыслях.
Закрывшись в ванной, после того, как уложила Диану, она с ужасом понимала насколько запустила себя за этот месяц. Ногти подстрижены под корень, волосы заплетены в неизменную косу, губы обветрены, брови не выщипаны...
И это жена Беркета, у которого даже в самые поганые времена маникюру позавидует любая женщина. "Не мудрено, что ты осталась одна!" - сыронизировала Аня, продолжая пялится на себя в зеркало. А через пару минут в ход пошли щипцы, горячий воск, маски, крема. Воздух наполнился смесью приятных ароматов, которые вскоре разбавил резкий запах лака для ногтей, которым Аня попыталась придать божеский вид, вышло не ахти как, но аккуратно. Когда она собралась нанести макияж, в голове, наконец, прозвучал голос разума:
"Ань, что ты делаешь? Это не свидание, дорогуша! Ты на что вообще рассчитываешь?"
Эти вопросы сочились ядом, унижали, заставляя стыдится саму себя. Аня задрожала, отшвырнула от себя косметичку и осела на пол, прислонившись спиной к ванне, беззвучные рыдания сотрясали грудь.
"Ну что за наивная дебилка?
Ты, Ань, мозги-то врубишь, али нет?
Ушел он, понимаешь? И ушел к молоденькой девчонке, у которой нет мешков под глазами, морщинок едва заметных, пустоты во взгляде, которая скоро родит ему ребенка, а потом еще кучу малышей! А ты тут наряжаешься! Совсем рехнулась, хочешь опять в психушку? Он приедет просто, чтобы забрать Диану, только за этим, поэтому напяль свои сраные треники, в которых ты постоянно ходишь, заколи волосы в косу и держи себя в руках."
К тому моменту, как раздался звонок, означающий его приход , Аня привела себя в порядок, скрыла недавние слезы и нацепила маску "все в порядке". Но руки дрожали, открывая дверь. Она не поднимала глаз, почувствовала его, лишь вдохнув. В ноздри ударила свежесть с едва заметной ноткой горечи. И, словно ошпаренная, отскочила... Слишком много его было в воздухе, боялась удушья и передоза эндорфинов лишь от одного его присутствия.