Хочу, чтобы мы всегда жили только с папой! Или нет…
Свеча гаснет от особо яростного порыва ветра, и я не успеваю загадать желание. На глаза наворачиваются слезы.
– Ну что ты, – улыбается папа.
Он пытается меня успокоить, но я вижу, как ему хочется рассмеяться над девчонкой, не сумевшей выбрать желание из тысячи сокровенных.
– Смотри, это мама с неба задула твою свечу. А знаешь, что это значит?
Я мотаю головой.
– Что все твои желания обязательно сбудутся. И тебе не нужно выбирать. Вот, смотри.
Он достает из кармана маленькую подвеску – перышко на тонкой цепочке.
– Это принадлежало ей. Теперь будет у тебя. Ты ведь достаточно взрослая, чтобы его сохранить?
И я сохранила. Я так хранила эту серебряную безделушку, что, даже если бы в доме начался пожар, я скорее спасла бы ее, а не себя.
А однажды подвеска пропала. Я почистила ее и оставила на залитом солнцем подоконнике буквально на пару минут, и какая-то сволочная ворона с противным «КА-А-А-АР-Р-Р-Р» в мгновение ока унесла последнюю память о Веронике Даркблум.
– Говорят, иногда наши близкие навещают нас в образах животных, чтобы узнать, что мы в порядке. Давай будем верить, что это мама забрала свое любимое украшение, ладно?
Но я уже была достаточно взрослой, чтобы не верить в сказки.
Что там мне не нравилось в доме Вельзевула? Шепот заточенной души из темных уголков? Присутствие Дэваля? А слуги, готовые в любую минуту исполнить любой каприз, ванна с горячей водой, мягкая постель, свежая одежда, кофе и еда мне тоже не нравились?
Проснувшись, я подумала, что снова неудачно с кем-то обнялась и очутилась в Аиде. Потом поняла, что красноватый свет исходит от светильника, на который я зачем-то надела туфлю.
Ни воды. Ни тепла. Ничего, только тупая головная боль, тошнота и традиционные для похмелья обещания никогда больше не пить. И не есть. И не ходить на Землю. А еще не смотреть на Дэваля и не думать о папе. Как это все запомнить вообще?
Взглянув на часы, я застонала. Если не соберусь в ближайшие полчаса, то опоздаю на пары и Селин снова придумает мне какое-нибудь наказание. А если соберусь, то, возможно, меня стошнит на ее туфли. Стоит рискнуть.
Кое-как приведя себя в порядок, я огляделась в поисках сумки, не нашла и махнула рукой. Самаэль обещал прислать кого-то, может, он и сумку найдет? Последнее, что помню, – это как пришла с ней в архив. На Землю отправилась уже без нее. А когда вернулась… те часы скрыты в тумане.
– Да и плевать. Все равно в ваших учебниках не написано, что делать, если твой брат… А, к черту.
Бросив последний взгляд в мутное потрескавшееся зеркало, я вышла из комнаты в традиционно пустой коридор общежития. И почему-то впервые за много недель остановилась у груды вещей неизвестного жильца. На них уже скопился толстый слой пыли.
– Ты, похоже, совсем никому не был нужен. Даже вещи разбирать не спешат.
Ничего интересного здесь не было. Подходящего для повторного использования, похоже, тоже. Только куча мусора, которую кто-то с явными ментальными проблемами натащил в крошечную кладовку. Может, он тоже не мог смириться с Мортрумом? Я отбросила в сторону пару каких-то одеял, старую вешалку и несколько книг и вдруг больно напоролась на уголок деревянной шкатулки.
– Вот блин!
Я сунула палец в рот. И стоило уйти, но любопытство не дало оставить в покое память о каком-то неизвестном, о судьбе которого я не имею ни малейшего понятия. Я вытащила шкатулку и не без труда – похоже, ее закрыли, когда лак еще до конца не просох, – открыла.
А потом отпрянула и врезалась в косяк, потому что на потертом черном бархате внутри лежала маленькая серебряная подвеска.
Перышко на тонкой цепочке.
– Мисс Даркблум?
Я быстро, пока Харон не увидел, схватила подвеску и сунула в карман, а потом поднялась с бешено колотящимся сердцем.
– Что ты здесь делаешь?
– У меня сегодня выходной. Самаэль просил проводить вас до колледжа. Все в порядке?