– Спасибо, страж. У меня все.
В коридоре я опустилась на пол у стены и закрыла лицо руками.
Я провалилась. Хуже быть просто не могло. Я не помогла Харриету и предала Шарлотту. Даже если ее не отправят в Аид, она всегда будет помнить все, что я сказала. Будет ненавидеть меня. А Харриет… Харриет, скорее всего, обречен. Вряд ли я хоть немного помогла ему. Запуталась в собственных мыслях, наговорила кучу лишнего, не солгала, но продемонстрировала явное лицемерие, предлагая простить Харриета и при этом ненавидя всем сердцем Селин.
Мне казалось, выступить на стороне Харриета правильно. Казалось, нельзя дважды судить за одну и ту же жизнь. А теперь кажется, я защищала не его, а себя. Потому что боялась: за все, что я натворила, за сохраненную жизнь отца, за чувства к Дэвалю неизбежно наступит расплата.
И мне так страшно, что я просто не могу видеть, как Харриету выносят приговор.
Прислонившись к стене, я сидела в абсолютной тишине до тех пор, пока не поняла, что стемнело. Тусклый свет давали лишь редкие светильники на стенах. Над Виртрумом не сияла луна, а тучи за окнами проплывали особенно близко. Я сама не заметила, как отключилась. Бессонная ночь и невыносимо мучительный судебный процесс сделали свое дело.
Проснулась, услышав рядом шаги. Сначала я решила, что это Ева, но потом поняла, что не слышу ее паучьего «цок-цок-цок». А когда взгляд прояснился, я села и огляделась. Вокруг простирались безжизненные пустоши мира мертвых. Мягко покачиваясь на волнах Стикса, лодка приближалась к Мортруму.
– Здравствуй, Аида. Ты можешь еще немного поспать, мы прибудем в город через час. Извини, если разбудил.
– Где Ева?
Вельзевул как-то странно вздохнул. За все наши встречи, количество которых можно было пересчитать по пальцам, я ни разу не видела его счастливым, но сейчас тьма в глубине его глаз словно стала гуще.
– Ева не придет.
– Почему? Что-то случилось?
– Я не знаю, Аида. Никто не знает. Ева должна была допросить душу и вернуть тебя в Мортрум, но она исчезла. В Виртруме ее нет. Кто бы мог подумать, что в воспоминаниях Олив Меннинг она найдет ответы на вопросы, которые всегда боялась себе задавать.
Что, если зло ближе, чем ты всегда думал?
Что, если ты создал его своими руками?
– Я не стану спрашивать «почему?», ибо знаю ответ. Спрошу лишь, стоит ли оно того?
– Твоя главная беда, Ева, в том, – отозвался он, – что ты совсем не умеешь хранить секреты.
– Такое долго скрывать не получится. Они все равно узнают. Аида неглупая девочка, она догадается.
– Аида… Пока Аида делает ровно то, что от нее требуется. А все ее попытки показывать характер – не более чем капризы глупой девицы. Даже если ткнуть ее носом в очевидные вещи, она все равно ничего не поймет, потому что все, что ее интересует, – запретная любовь к братику и ее смертный папаша. И этим очень легко манипулировать.
– Ну и что ты планируешь делать сейчас, когда я заглянула в ее кошмары? После всего, что я там увидела. Ты ведь не можешь просто сказать, что я лгу.
– О, разумеется, из этой комнаты ты уже не выйдешь. Не волнуйся, я не брошу Аиду. Она будет доставлена в Мортрум целая и невредимая. И вряд ли когда-то узнает, что ты бросила ее не по своей воле.
– Арахну нельзя убить.
Он рассмеялся. Олив за его спиной закатила глаза. Ева чувствовала ее нетерпение.
– Верно, дорогая. Убить тебя не получится. Но есть вещи куда более страшные, чем смерть. Правда, Харриет? Или стоит называть тебя Шарлоттой? Предпочитаешь это имя?
Ева услышала сдавленное рычание, но не смогла рассмотреть фигуру, прячущуюся во тьме коридора.
– Наша Шарлотта очень хорошо знает, что такое вечная мука. А я, Ева, очень хорошо знаю твои кошмары.
По его сигналу Олив с готовностью распахнула дверь, и Ева содрогнулась, поняв, что за ней находится. Несколько блуждающих зеленоватых огней слабо освещали останки некогда роскошного лайнера.
– Знакомься, Ева, твоя тюрьма, твоя могила. Дно океана в осколке твоей любимой Пангеи. Не стану скрывать: легко не будет. Вот какое дело: обитателям глубин оказалась не по нраву наша гостья, леди Гринсбери. Но им очень нравятся большие вкусные пауки. Давай не будем устраивать безобразную потасовку, ты никогда не могла со мной совладать. Прими мой приговор, как и полагается, с достоинством и смирением. Однажды я расскажу о том, как красиво ты покинула Мортрум.
– Вот поэтому, – ее губ коснулась кривая усмешка, – ты и оказался не нужен.
Его глаза затопила ярость, не оставив места другим эмоциям. Да он уже очень давно разучился их испытывать.