Пусть привыкает — впереди у них долгая гастроль. Им ещё чёрт знает сколько предстоит играть до тошноты счастливых супругов.
— Улыбайся, — процедил он.
Она взметнула на него озадаченный взгляд:
— Что?
— Улыбайся. Выглядишь так, будто присутствуешь на собственных похоронах.
— Будто?
И он усмехнулся её выпаду.
— Ты отхватила самого желанного холостяка в округе. Веди себя соответственно.
Он почуял дрогнувшую в его руке ладонь и поспешно сжал пальцы. Не сбежишь, маленькая бродяжка.
Голубые глаза сверкнули:
— Я с радостью уступлю эту привилегию любой, которая пожелает оказаться на моём месте. Да хоть твоей рыжей пассии.
Он привлёк её ближе — под пальцами не обнаружилось ни шнуровки, ни уса, ни жёстких рёбер корсета.
Не врала. Стройная от природы.
И — не врала. Она с радостью обменялась бы ролями с любой из армии тех, кто бросал на него сегодня завистливые взгляды.
Сколько ещё раз она не солгала. А сколько — солгала, прикидываясь ангелочком? Сколько лжи за этим небесно-голубым взглядом?
— С тёткой своей болтала?
— А это запрещено?
— О чём?
— О еде и напитках.
— Я очень надеюсь, что мы не ударили в грязь лицом перед твоими драгоценными родственниками.
— Ты действительно об этом переживаешь?
— Советую не смотреть на меня так, будто хочешь вцепиться в меня прямо здесь, при свидетелях. В твоих же, поверь, интересах изображать из себя, ну, знаешь… невесту.
— Жену, — неожиданно поправила его она.
Глеб скривил губы:
— Входишь во вкус?
— Пытаюсь смириться.
— Хреново выходит.
— Извини, — процедила она тоном совсем не извиняющимся. — Врать не приучена. И притворяться — совсем не моё.
Это, пожалуй, лучшая шутка, какую он слышал за сегодняшний вечер.
— Тогда предлагаю заканчивать этот откровенно слабо сыгранный фарс, — он взял её за руку и, не дожидаясь, пока стихнет музыка, сделал знак распорядителю.