– За встречу!
Он отпивает, а я лишь пробую вину на вкус кончиком языка, и оставляю бокал. Надеюсь, что Тимуру хватит такта не интересоваться, почему я так сделала.
– Итак, что конкретно ты хочешь знать?
Я повторяю вопрос, заданный до прихода официантки:
– Почему ты сбежал из дома?
***
Тимур не притрагивается к еде, пока не заканчивает рассказ.
На столе рядом с моим локтем лежит телефон, и я боковым зрением фиксирую время. Пять минут. Всего пять минут потребовалось Тимуру, чтобы рассказать о своем детстве – в удобной для него манере, с подшучиваниями и иронией. Но полезной и новой информации в его рассказе оказалось мало. Я мысленно подвожу итог – слишком мало свободы, слишком много правил, ответственность за каждый поступок и нежелание Тимура встревать в бизнес-империю Сергеева.
При этом сам он сказал, что ему и не требовалось – Дамир изначально являлся претендентом на кресло гендиректора.
Что-то тут не вяжется…
Многих детей воспитывают подобным образом и далеко не все они сбегают посреди ночи из дома с парой купюр в кармане… Да, следующая история Тимура была именно об этом. Он гораздо охотнее рассказал мне, как почти без вещей отправился «в свое первое путешествие».
– Отец заблокировал мои счета, так что… Я первое время жил у друзей, а потом один из них предложил мне подработку – посмотреть код в приложении. Они знали, что я шарю в компьютерах. Так что теперь я этим и зарабатываю себе на поездки.
Тимур берет в руки нож и вилку, отрезая первый кусочек остывшего стейка.
– Я все еще не понимаю, прости, – стараясь казаться беззаботной, я тоже беру столовые приборы. – Ваш отец был всего лишь «немного строгим», но ты сбежал из дома при первой возможности, а Дамир… Дамир, хотя и работает в компании отца, откровенно его ненавидит. Даже слушать о нем не хочет. – Я накалываю на вилку кусочек огурцы слишком резко. – Но бросает меня в том числе по его указке.
– Вит, это…
– Я просто хочу разобраться, – я неосознанно повышаю голос, оказываясь в центре внимания сразу нескольких столиков. Вздыхаю и опускаю голову. – Я думала, что мы друзья, Тимур. Настоящие.
– Мы друзья, – кивает он.
– Тогда расскажи мне правду.
Я тянусь к его руке и накрываю своей. Жест поддержки слишком быстро становится неуместно интимным, поэтому я сжимаю его запястье один раз, и отстраняю ладонь.
Тимур устало потирает лицо.
– Да, ты права… Права в том, что дело заходило дальше правил и ограничений, которые знают многие дети. Но знаешь, Вит… Я рос в этой семье и я очень долгое время не знал, нормально ли это? Может быть, всех так воспитывают? Может, отец реально хочет сделать из нас людей?
Он тянется к бокалу и делает глоток.
Я слушаю затаив дыхание и не отрывая от него глаз.
– Он деспотичный психопат, окей? Мое беспристрастное мнение, – хмыкает Тимур. – Он наказывал нас за малейшие проступки, которые даже проступками-то и не считались… Не поздоровался с кем-то из его друзей? Наказание. Потратил карманные деньги на сладости? Наказание. Играл в приставку, пока родителей не было дома? Наказание. Потому что каждую свободную минутку мы должны были, по его мнению, уделять обучению, совершенствованию, дисциплине.
Он прерывается, чтобы перевести дыхание.
И я про себя задаюсь вопросом, спрашивал ли кто-нибудь Тима всерьез о детстве? Была ли у него возможность выговориться?
– Я не говорю уже о постоянных наказаниях за плохие оценки, за драки, за то, что послал местного идиота на три буквы, когда он начал меня задирать.
– Боже, Тим…
– Наказание – это отдельная тема. Иногда мы сидели в подвале, в настоящем подвале. Сыром, темном. Иногда отец распоряжался готовить невкусную еду. То, что мы не любим. Если мы недоедали или… Не дай бог, выбрасывали ее, снова наказание. Я не помню, сколько времени проводил в подвале… Иногда, клянусь, мне кажется, что полжизни, не меньше…
– Разве это вообще законно, издеваться над детьми?