Что не могу остаться без неё ни на один день больше. Как повиниться, что жалею о тех словах, что сказал однажды. Глупых, подлых. Как я дебил сам разрушил свою жизнь.
Я уставился на паштет из смятых сигарет. Кивнул официанту, принесли ещё. Перед носом любезно щёлкнули фитильком, я смотрел в ночь, пил коньяк.
Оставалось завалиться спать и молить увидеть Жанку во сне.
Чтоб приснились её губы, перемазанные нутеллой. Как тогда, за завтраком, когда она потянулась за салфеткой, я перехватил её, сцапал. Слизывал растаявший шоколад с её губ, вдыхал жар ответного поцелуя.
Задумался, Жанка же и не знает, что я уже прилетел. Когда ей позвонить, предупредить. В смысле дождаться разрешения на свидание с Никитой. Сейчас слишком поздно. Завтра с утра?
Так у неё, небось, в голове её кафе, открытие. Парикмахеры там всякие. Может лучше смс-кой. Точно! Пусть позвонит, как решит. А не позвонит, так я тогда сам припрусь. Сколько можно ждать то.
Написал в ватцап. Надо же, тут же посмотрела. И молчит!
Я как баран на новые ворота смотрел в телефон, всё ждал ответа. Блять! Жанна, не молчи, ответь, тишина как проклятие. Просто позвони, дай хотя бы услышать твоё дыхание…
В окно лезла давно накатившая полночь. Я по инерции смотрел в чёрные стёкла закрытого кафе. Мне ничего не хотелось. Так бы и дремал тут в кресле, чтоб не пропустить момент, когда моя Жанна приедет на открытие. Небось потом будет дневать и ночевать в своей "ПариЖанке".
Данилыч давно заказал номер в Рэдиссоне, терпеливо ждал меня за другим столиком. Я, как загипнотизированный всё смотрел в ночь думая о Жанне.
Было совсем поздно, когда неожиданно появилась машина Гуся. Что за чёрт, чего он ходит то вокруг своей кафешки, соскучился, что ли. Или, может свидание с Жанкой. Вот я сейчас и разберусь с ними обоими …
Я видел, как “Гусь” подошёл к двери, открыл. О, чёрт! Из двери клубом выкатился дым и там внутри раздался глухой хлопок, что то рвануло. Гусь бросился вовнутрь. Я как был в джинсах и худи, вылетел к нему, по дороге крикнул:
— Данилыч, скорую, пожарную. Кафе горит.
Так быстро, как в этот раз я в жизни не бегал. Перелетел через мостовую, влетел внутрь. Сразу спёрло густой горечью горло. Резь в глазах мешала смотреть, слёзы градом забивали глаза, нос. Нихрена не видно, крикнуть не получалось.
Я махал руками, пытаясь разогнать чёрно-синюю пелену, рвался вперёд, туда, где гуляли оранжевые отсветы. Хотел крикнуть имя “Гуся”, чёрт, забыл как его зовут.
— Эй, мужик! — получилось сипло, почти не слышно. Орать не получалось. Я задыхался от дыма, перед глазами всё плыло. Где же эти хвалёные пожарные, суки, тут щас человек сгорит, пока они приедут.
Я уже отчаялся, еле перебирал ногами, кружилась голова, не получалось дышать. Воздух был горячий, жгло в груди. Я буквально споткнулся о лежащего “Гуся”. Через спину его перетянуло сорванной балкой. Знатно припечатало.
Он лежал лицом вниз. Я так обрадовался, что нашёл его. Стянул с него балку. Схватил за тряпки на спине, потянул к выходу. Вот же чертяка, здоров как бык. Не сдвинуть. Наклонился, со всех сил потянул на себя.
Он замычал, дёрнулся. Хорошо, значит жив. Тащил его, упираясь ногами, он мычал, тряс головой.
— Давай, братуха, давай. Нам выбираться надо…
Где-то издалека выла сирена, наконец то, доблестные дяденьки едут нас спасать.
“Гусь” открыл глаза, узнал меня, зашипел:
— Убью!
— Так ты главное выживи. Я разве когда от махача отказывался.
— Убери от меня руки — прерывисто хрипел “Гусь”
— Не переживай, я тоже не пою мужикам под звёздным небом… — вторил ему я, срываясь на кашель.
Внезапно кто то крепко, рывком схватил меня и “Гуся” за шиворот и нас просто выдрали из густой чёрной смрадной завесы. Данилыч. Вот же медвежара, откуда у него столько сил.
Подскочили мужики со скорой, схватили “Гуся”, разложили здесь же на булыжной мостовой. Щупали, слушали. Он отбрёхивался, махал руками. Мужик со скорой подбежал ко мне, я махнул рукой, что всё хорошо.
"Гуся" закинули в скорую, я увязался за ним. Откуда-то сбоку подлетела тетка, стала визжать:
— Рома, Ромочка…