— Что я должна сказать ребёнку, откуда это?
— От меня, голос Марка оборвался, он осёкся. Еле слышно проговорил:
— От папы…
— Ковалёв, почему всё так по дурацки. Ну от какого папы. А сам папа где? Никита маленький, ему нужны ясные, чёткие ответы.
Марк выглядел таким растерянным, потухшим. Уставился на коробку.
— А давай, Марк, знаешь как. Ты приедешь на Новый год и сам её принесёшь. Порадуешь.
Марк недоверчиво смотрел на меня.
— Жанна, ты подложила бомбу мне в самолёт?
— Что?!
Марк недоверчиво щурился:
— С чего вдруг ты разрешила мне встретиться с сыном. Надеешься, что разобъётся мой самолёт, что я сверну себе шею на снегоходе, что меня сожрут голодные медведи в лесу под Торонто? Что я никогда не вернусь?
Я молча смотрела на мужчину с коробкой в руках.
Решительно протянула руку, взяла коробку. Тяжёлая, блин неудобная.
— Возвращайся, Марк. Приедешь, подаришь. Правда, не представляю, куда её деть, такую здоровую.
Подошёл шофёр Марка, взял у меня ключи, подарок, любезно отнёс коробку ко мне в машину.
Мы с Марком стояли друг напротив друга.
Крепкий, плечистый он смотрел на меня своим особенным, обволакивающим взглядом.
Я поспешила опустить глаза, упёрлась взглядом в шёлковое кашне под расстёгнутым пальто. Он наклонился и я обомлела. Его губы коснулись меня так уверенно, так долгожданно.
Как долго я этого ждала, прятала эту тайну сама от себя. Мечтала, высохла вся от ожидания. Мне нужны были только эти губы. Горячие, нежные, я зажмурилась от нежности. Кровь застучала в висках со скоростью швейной машинки. Я на мгновение оглохла, провалилась в прострацию.
Растворилась, растаяла, сгорела в одну секунду от одного его касания. Это длилось одно мгновение, я резко отпрянула.
Он отстранился.
— Жанна, береги себя и сына.
Я не стала ждать. Повернулась и пошла прочь. Несла на губах его поцелуй, да нет, не поцелуй, его секундное касание, запах его парфюма, лёгкое объятие его руки, когда он коснулся плеча.
Как я могла, где моя гордость? Почему я не влепила ему по красивой морде? Куда подевалась месть, обида, ярость.
Оказывается, они были рядом. Наготове. Мгновенно навалились на меня, сгорбили, пролились слезами.
Я шла к выходу, задевала плечом людей, кто то задевал меня. Не помню, как шофёр Марка отдал мне ключи от машины.
Очнулась, когда уже ехала по дороге, возвращаясь в город.
Вспомнила наш первый поцелуй. Точно такой как этот. Лёгкий, нежный, можно сказать целомудренный. Так целуют лепестки цветов, наверное, так можно поцеловать крылышко бабочки. Только тогда это прикосновение обещало безоблачное счастье. А сейчас.
Снова хлебнуть надежды, затем расколоться, а потом долго собирать себя по кусочкам заново? И если всё это время я сердилась на Марка, то теперь я злилась на себя!
Потому, что этот поцелуй, это знак. Негласный сигнал, что плотина отчуждения между нами сломлена.