С этими словами Отец Берг, растеряв всю старческую немощность, вышел.
— Вредный старик, — выдохнул император. — Не люблю его. Понимаю всю его полезность, но не люблю. И что прикажите с ним делать?
— Одарить вашими благами, всеми, что вам доступны. Он не просто полезен, он держит в узде тех, кто мог бы претендовать на ваше место, — Слав, отпил, кивнул на трон, отпил снова. — Вы знаете, как он это умеет, вы сами проходили через его науку.
— Три года, — император покачал головой. — Три года он измывался надо мной. и ничего не кончилось даже когда я закончил учебу. Он и сейчас меня подавляет. А должен не он. Голышев! Не надышался еще пылью? Иди сюда, совет нужен.
Граф Геннадий Голышев улыбаясь вышел из-за портеры, отряхнул рукав короткой черной куртки, привычным движением откинул со лба непослушную черную прядь, и широко улыбаясь подошел к сидящим. Поклон императору, сдержанный кивок Славу.
Меж ними не было вражды, но и приязни не наблюдалось. Их ведомства часто работали сообща, и каждый ценил другого как профессионала, но лично. Слав терпел Голышева. Сжимал зубы и терпел. В этом человеке ему не нравилось решительно все. То как он одевается, во все черное. Фасоны всегда модные, ткани дорогие, лучшие портные шьют ему наряды, но всегда черные. Его черные же волосы всегда аккуратно пострижены и уложены, если не считать одной пряди, что будто бы случайно выпадает ему на лоб, прикрывает глаза. Что не так с этой прядью, Слав не знал, но допустить мысль о случайности позволить себе не мог. Глаза. Было что-то не так у Голышева и с глазами. Бойкие, озорные, мутно-зеленые они живо интересовались собеседником легко расслабляя или подавляя его. Слав в очередной раз пожелал узнать что именно не так с прядью и глазами, но в очередной раз махнул на это рукой. Перед ним стоял обычные человек очень любящий черные одежды. И если бы он не знал точно, то никогда бы не сказал, что это тот самый страшный Канцлер, коим пугают детей по всей империи. Разве ж может быть, еще молодой, высокий, красивый, широкоплечий, подтянутый человек с живыми глазами и обворожительной улыбкой быть тем самым Канцлером? Нет, кончено, это человек из ближнего круга императора, но точно не тот. Да, одевается в черное, но быть Канцлером, этот обаятельный человек не может.
Так думали многие, пока Голышев не начинал говорить. Его голос смесь шипения змеи, рыка дракона и лязга ржавого металла. Его голос пробирал до костей, вызывая внутри странный первобытный страх. К голосу требовалось привыкнуть прежде, чем можно было находиться с графом в одной комнате, не дергаясь от мурашек на спине.
Слав привык, а потому, когда Голышев заговорил, лишь слегка дернул рукой. Все же голос Канцлера это что-то.
— Если мальчишка Грачевых действительно обнуленный, — скрипели несмазанные петли в горле Голышева. — То это открывает нам огромные перспективы. Хотя нам с вами, магистэр подкидывает работы. Не знаю, как вам, — он широко улыбнулся, улыбка добрая, глаза счастливые, довольные. — Не знаю как вам, магистэр, но мне ужасно хочется задать пару вопросов тем, кто в наше время смог обнулить человека. А для того, что их задать, их нужно сначала найти.
— Согласен с вами полностью, — кивнул Слав. — Но есть одна маленькая загвоздка: мы понятия не имеем обнуленный ли тот мальчишка, или же ему ударили по голове так, что он все забыл. А быть может он просто водит всех Грачевых за нос. И мы, мой друг Канцлер, не выясним этого, пока наш многоуважаемый Отец Берг, не разложит его на органы.
— Фу, — скрипнул Голышев, — зачем так жестоко? Но в целом вы правы и я полностью с вами согласен.
— А для того, чтобы Берг мог заняться им, он должен попасть в академию, — задумчиво проговорил император. И мертвый он священника не устроит.
— Мертвый он и нам бесполезен, — вздохнул Слав.
— Нет ничего проще, — пожал плечами Голышев. — Через три недели, князь Грачев устраивает большой прием в честь совершеннолетия сына. После того, что произошло в Стожке….
— То есть ты об этом знаешь? — взвился император. — А узнал я это почему-то от магистэра!
Голышев бросил на Слава быстрый взгляд и сдержанно улыбнулся.
— Простите, ваше величество, но я был вынужден проверить некоторую информацию. Теперь же полный доклад у меня на руках, — он запустил руку за куртку, достал свиток и положил его на стол. — Но об этом позже. И мне бы хотелось, чтобы вы магистэр, присутствовали при нашей беседе. Но об этом позже.
— Вы сказали, что нет ничего проще, чем засунуть мальчишку Грачевых в академию Берга, — напомнил Слав. — Каким образом, вы планируете это сделать?
— Двух мальчишек, — кивнул Голышев. — Точнее четверых. Вы, ваше величество, своей милостью, и возможной компенсации за осечку ведомства уважаемого Слава, подарите Грачевым два места в академии. И место для двух слуг. Грачев не сможет отказаться от этого.
— Вы серьезно? — Слав усмехнулся. — Грачев не дурак и тот мальчишка хоть и был принят в семью, но он даже не бастард. Мы не сможем пропихнуть его как ученика.
— Нам и не надо, — довольно улыбнулся Голышев. — Он поедет как слуга. Грачев не упустит такой возможности.
— Грачев не дурак, он поймет, что мы не просто так даруем ему это, — император поднялся.
— Конечно поймет. И более того, попытается использовать ситуацию в своих целях. Именно потому, что Грачев умный князь и я его безмерно уважаю, у нас все и получится. Он не сможет отказать вам, к тому от обучения своего сына в лучшей академии империи, откажется только дурак. Обзавестись знакомствами, связями, полезными людьми, просто узнать столицу, это дорогого стоит. И да, мальчишка, потенциально обнуленный, может извлечь из учебы в столице много пользы. Слуги имеют доступ к книгам хозяев и в библиотеку. Как думаете, если Грачев будет готовить обнуленного, буду называть его так, пока не подтвердится обратное. Так, если князь Грачев будет готовить его на место Елизара для своего сына, он упустит такую возможность?
— Я подготовлю документ, — кивнул император. — С Бергом тоже решим.
— Он сам решит, только услышит.
— Через три недели, — задумчиво почесал нос император, — придется мне воспользоваться приглашением, и посетить Дол. Давно я там не был.
— А вот этого, нас не нужно. Вы останетесь здесь. Поеду я. Хотя еще лучше, отправим баронессу Шубину, — на губах Голышева появилась хищная улыбка.
Глава 30
Потолок был чудесен. Камни его пригнаны один к другому так, что и нож меж ними не просунуть. Ровные, словно не камни, а куски масла, что разрезали горячим ножом, а затем превратили в камень. Гладкие, настолько, что даже когда низкое зимнее солнце пробивается в окно, на них не видно ни царапин, ни ямок, ни трещин. Чистые, я старался найти в камнях хоть немного грязи, хоть один комочек, но ничего не нашел. В других комнатах Дола, за кладкой тоже старались следить, но не так рьяно, как здесь. Хм, следить то старались, да не всегда и не везде. В моей комнате пришлось вычищать из стыков плесень. И делать это пришлось мне, очень уж неприглядно она выглядела. Мало того, они здесь чем-то покрыты. Чем-то блестящим. Как лак, коим дерево покрывают, чтобы не загнило. Эти блестки на камнях, так манят. Так хочется потрогать. Жаль не смогу.
Я лежал на жесткой деревянной койке, без намека на матрац, и разглядывал потолок. Одним глазом. Второй плотно стянут бинтами. Как и руки, и если левой я мог хоть как-то двигать, то правая намертво примотана к телу. Намертво. Доктор говорил, что, если бы стрела прошла всего на палец левее, я был бы уже мертв, а так еще жив и еще барахтаюсь.