– Что?
– Что приревновал… и поэтому избил Илью.
– Нет.
– Как это «Нет»?! Ты же сам говоришь, что спровоцировала тебя!
– Да.
– Что да?!
– Спровоцировала.
– Антон, – теряю терпение. – Ты почему на Илью накинулся?
– Потому что спровоцировала, – продолжает повторять одно и тоже. Чертов попугай.
– Чем?
– Своим нехорошим поведением.
Вскакиваю на ноги, сковородку отшвыриваю в стену. Раздается громкий треск. Я дергаюсь, а этот чурбан даже не вздрагивает.
– А ты чего распсиховалась опять?
– Признайся, что приревновал! – ору и голос срывается. Истошный визг переходит в хрип.
Он делает из меня истеричку. Сидит, надменно улыбается одним уголком губ. Мимолетная грусть в его глазах безвозвратно канула в Лету.
– Тебе бы этого очень хотелось, но нет, я тебя не ревновал. Просто расстроился, что игра зашла в тупик.
В тупик. Теперь это так называется? Ха-ха.
Для кого как. Но моя победа теперь с привкусом горести. И синевы на лице.
– Ааааа, – отхожу к плите, ставлю чайник. Обреченно беру веник и совок, и начинаю смахивать последнюю еду в доме. – Посмотри, что ты со мной сделал! – на глаз тычу. Подобие глаза. – Мое лицо похоже на расплывшуюся в духовке булочку… поджаренную…
– Самоиронии тебе не отнимать, – встает, тянет ко мне свои ручища. Обнять наровит. – Знаешь, я бы не отказался от такой сладкой булочки. Очень аппетитно.
– Ты…
– Дай угадаю, – обнимает, голову мне на плечо кладет. Я тут же веник и совок роняю. – Я – придурок?
– У тебя же нога болела! – гаркаю и отпихиваю его. – Ты двигаться не мог!
– Я крепкий парень. Меня не сломить, – отзывается важно, но руки от меня не убирает.
Наклоняется. В шею нежно целует. Вздыхает. Липнет ко мне огромная глыба. Высокий и большой. И пахнет вкусно. До неприличия вкусно.
– Помнишь про уговор? Тебя здесь быть не должно…
– Какой уговор? – голову поднимает, брови удивленно вздергивает. Лицо до жути невозмутимо. – Не помню, – заявляет нагло.
– Ааа, у тебя не только нога сломана, у тебя еще и проблемы с памятью, да?
– Представляешь, отшибло.
Кивает. Сама серьёзность. Дайте этому парню Оскар.