– Мам, ты… – У меня пересыхает в горле. Это смешно и оскорбительно одновременно. – Мам, мы про Алену говорим, вообще-то, ты в своем уме?
– Это серьезные вещи, Никита. Не надо тут улыбаться!
У нее, кажется, вот-вот истерика начнется.
– Мам, мы с ней просто друзья, забыла? – А вот теперь мне реально хочется рассмеяться. – Но спасибо, если надумаем что-нибудь такое, то позаимствуем резинки из твоей тумбочки. Идет?
Я снова принимаюсь за бутерброды и наблюдаю, как мама постепенно успокаивается.
– Хорошо. Это хорошо. – Бормочет она, наливая себе кофе. – Тогда приглядывай за ней. Как друг. Чтобы в отсутствие Андрея никакие другие парни в ее доме тоже не ночевали.
– Чего? – Чуть не давлюсь я. – Леля и парни? Мам, ты с какой планеты?
– У нее сейчас очень уязвимый возраст. – Задумчиво говорит мать. – Возраст, когда хочется любить и… верить.
– А, понял. – Вдруг все желание смеяться разом исчезает из меня. – Ты же родила меня в восемнадцать.
Она садится напротив и впивается в меня внимательным взглядом.
– В этом возрасте девочки должны думать об учебе, танцах, кино и спорте, а не о пеленках и молочной смеси, потому что они сами еще дети. – Мама горько усмехается. – И да. Мне ли не знать.
Я долго молчу, с трудом выдерживая ее взгляд. В голове крутятся скупые упоминания матери о том, как бабушка с дедушкой выгнали ее из дома, узнав, что она беременна. Как ей пришлось оканчивать школу беременной, снимать комнату в общежитии, учиться и одновременно растить меня, затем разрываться между работой и вечно болеющим сыном, а также тащить все эти годы на себе кредиты и ипотеку за дом.
– Слушай, прости. – Тихо говорю я. – За тот раз, ладно? Когда я сказал…
– Неважно. – Отрезает она решительным жестом.
– Нет, важно. – Выдыхаю я. – Наговорил тебе кучу всего. Обозвал. Еще Андрея приплел. Просто… Блин, не знаю, он, правда, классный. И одинокий. Почему бы вам не сойтись? Ты никогда не думала об этом?
Мать, молча, мотает головой, а потом отвечает:
– Нет. Он достоин кого-то лучше женщины, которая никому не верит и боится мужчин. – Прикусывает губу, затем бросает короткий взгляд на наручные часы и натягивает на лицо улыбку. – Ладно, мне пора, а то опоздаю.
Она встает, залпом допивает кофе и ополаскивает чашку в раковине.
– Мам… – Тяну я.
– Так как она держится? Ты так и не сказал? – Беззаботно, будто и не было сейчас этого разговора, интересуется мама. – Сильно переживает, что отец уезжает?
– Да, но с Аленой все будет в норме.
– Прекрасно. – Улыбается она. – Я тоже думаю, что все будет хорошо.
Поставив чашку на полку, мать хлопает меня по плечу, словно боится, что я ее оттолкну, если она меня поцелует, и спешит в коридор. Слышно, как стучат ее каблучки.
– До вечера! – Звенит ее голос.
– До вечера. – Задумчиво отвечаю я.
Мысли невольно снова возвращаются к маминому предположению о том, что мы с Аленкой можем быть ближе, чем просто друзья. Вот ведь умора. И как ей в голову пришло? Расскажу Алене, она обхохочется.
Допив кофе, я беру вещи, выхожу из дома, поднимаюсь по тропинке и оказываюсь перед домом Красновых. Подруга уже ждет меня, сидя на ступенях.
– Мур. Ты как? – Спрашиваю я, усаживаясь рядом.
– Он уехал. – Отвечает она, глядя вдаль. – Его полчаса назад забрал служебный автомобиль. Мы ничего не успели, даже не купили мне гитару.
Алена напряжена всем телом, кусает обветренные губы. Ветер колышет ее волосы, и они мягко касаются моей щеки и шеи.