Должна отметить, выглядит женщина неважно. Красное лицо, растрепанные волосы – как будто ревела.
– Ну, как дела? – Интересуется она, едва я вхожу на кухню. – Как ты? Никита рассказал про смерть той девочки. Вы же с ней дружили, да?
– Да. – Киваю я, вновь ощущая ком, вставший в горле. – Ксюша была с нами, когда вы нас подвозили на вечеринку.
– Ах, это она… – Тетя Марина разливает чай по чашкам. – Такая чудесная, милая девчушка. Очень, очень жаль. Я всегда боялась, что дам недостаточно внимания и любви Никитке, и ему в голову может прийти что-то подобное. Детям все время кажется, что взрослым на них плевать… – Она ставит чашки на стол и поднимает на меня усталый взгляд. – Как ты вообще переживаешь это?
– Непросто. – Признаюсь я, натягивая рукава толстовки на пальцы. Мне больно говорить на эту тему. – Нам с Таей никак не удается избавиться от чувства вины за то, что мы недостаточно поддерживали ее в трудные дни. Наверное, это теперь навсегда с нами.
– Не вините себя. Не нужно. – Вздыхает тетя Марина. – Несчастная любовь всегда лишь одна из причин. Подростки воспринимают жизнь очень остро. Думаю, у этой девочки и дома было не все гладко. Может, родители не давали ей внимания или наоборот – требовали слишком многого. Желание уйти из жизни это не просто стремление к смерти. – Она пожимает плечами и ставит на стол вазочку с засахаренными фруктами. – Это, скорее, способ избавиться от обстоятельств, которые невозможно дальше терпеть. Ты ведь, Алешка, даже не представляешь, какие у меня были родители: воспитанные, порядочные, уважаемые всеми люди. Интеллигенция! А дома – почти военная муштра, мое мнение никто никогда не учитывал, моими желаниями никто не интересовался. Они требовали лишь беспрекословного подчинения и исполнения их требований. Поэтому, наверное, я и вцепилась в Никиткиного папу, как в спасательный круг. Мне казалось, что он – мой глоток свежего воздуха в моей бесполезной жизни. И, если бы мама с папой не выгнали меня тогда из дома беременную, чтобы избежать позора, то я бы точно с ума там с ними сошла.
Глаза женщины наполняются печалью и влагой. На кухне вдруг становится очень тихо.
– Ну, что ты. – Тихо говорит она, указывая мне на стул. – Садись, давай.
– Не представляю, как вы это пережили. – Признаюсь я, усаживаясь за стол. – Молодая, с ребенком, совсем одна.
– Ну… – Тетя Марина пожимает плечами. На ее лицо ложится тень. – Никита, на самом деле, стал для меня настоящим спасением. После его рождения я ни дня не была одна. У меня появился смысл.
– А его отец? Он так больше и не появлялся?
Она поднимает на меня взгляд, на ее лице зажигается горькая улыбка.
– Похоже, сегодня его день. Только о нем и говорим.
Я морщу лоб, не понимая, о чем она.
– Никита тебе не рассказал? – Спрашивает тетя Марина.
Теперь я хмурюсь еще больше.
– О чем?
Она тяжело вздыхает.
– Ну, да. – Как будто догадывается женщина. – Он ведь и сам только сегодня узнал.
– О чем?
– О том, кто его отец.
Я застываю в изумлении.
– Так некрасиво вышло! – Начинает тараторить она. – Он просил, чтобы я рассказала о нем сыну, а я старалась избежать этого любыми способами. Во-первых, он недостоин, зваться его отцом, во-вторых, я думала, Никитка будет в ужасе от таких новостей! А это козел взял и сам все на него сегодня вывалил! – Тетя Марина отмахивается, с трудом сглатывает и хватается за чашку. – Ты пей. Пей, пока не остыл!
– Никита знает, кто его отец? – Едва слышно произношу я.
У меня самой от таких новостей мурашки по коже. Я знаю, как это важно для Высоцкого. И мне инстинктивно хочется быть с ним и поддержать его в такой момент. Мы столько лет неразлучны, что я даже не представляю, как он переживает все это сейчас в одиночестве.
– Да. – Кивает она. – К сожалению. – Делает глоток и обжигает язык. – Ай…
Зажмуривается.
– И кто он?
– Ой, пусть сам тебе скажет. – Кривится тетя Марина: вероятно, уже не из-за ожога. – Я его так любила – до смерти, а теперь мне кажется, что даже произнесение его имени портит воздух! – Она улыбается через силу, и видно, как ей все еще тяжело говорить об этом человеке. – Я готова была молиться на него. Так была предана ему, что искры из глаз летели, когда на него смотрела. А сейчас… гляжу на него – на костюм этот бесформенный, рожу эту мятую, повисшую, со следами регулярных алкогольных возлияний, лысинку эту блестящую на макушке, и думаю: «И вот из-за этого мешка с дерьмом ты страдала? Из-за этого неудачника проливали слезы и ночами не спала?!» Да ведь он даже мизинца моего не стоит! Тупица! Лекции свои всегда по бумажке читал, а теперь Директор! Смешно, да? – Она уставляется на меня. – Ой…
– Директор?