Надо признать, мама выглядит прекрасно: ее возраст выдают лишь паучки-морщинки возле глаз и едва заметная продольная складка на лбу, когда она хмурится.
Мама останавливается, поднимает на меня взгляд, и я пытаюсь представить ее совсем юной. Наверное, в свои семнадцать она вообще выглядела как ребенок. Сколько тогда было Олегу Борисовичу? Лет двадцать пять? Тридцать?
– Никита? – Удивляется она. Взволнованно оглядывает стоянку. – А ты чего здесь?
– Решил встретить тебя. – Говорю я. У меня в руках стакан кофе, и я протягиваю его ей. – Лавандовый раф, как ты любишь.
Ее лицо вытягивается. Очевидно, мама чувствует подвох.
– Никит, я…
– Мы так мало общаемся. – Вздыхаю я, вкладывая стаканчик в ее руку. – Нужно больше времени проводить друг с другом. Больше разговаривать, больше доверять, да?
Мы смотрим друг другу в глаза, и складка на ее лбу становится глубже. Она вся захвачена волнением и не знает, как реагировать. Если честно, я и сам не понимаю, как мне удается сохранять спокойствие. Наверное, все благодаря тому, что у меня было несколько часов на раздумья. В ожидании окончания ее рабочего дня я успел пробежать двадцать километров, поорать на берегу во все горло, испортить кроссовки, пиная со психу камни на берегу, и успокоиться.
Сначала мне хотелось закидать ее обидными словами за то, что она выбрала мне в отцы такого самодовольного и эгоистичного придурка, как Фельдман, хотелось обвинить ее в том, что она испортила себе жизнь из-за него, а потом я поставил себя на ее место. Старшеклассница. Совсем как Аленка сейчас. Озорные ямочки на щеках, широкая улыбка – как на фото в альбоме, и короткое школьное платьице.
Она была доверчивой и наивной, видела мир в розовом цвете, читала книжки про любовь и верила, что однажды встретит парня, который станет ее прекрасным рыцарем, верной опорой и сильным плечом. Молодому учителю не стоило труда завоевать доверие юной мечтательницы, а его авторитет в нужный момент, наверняка, сыграл важную роль в принятии ею решений по поводу судьбы будущего ребенка, который так некстати появился в ее животе.
Я был бы полным придурком и никогда бы себе не простил, если бы начал наезжать на мать из-за событий прошлого и обидными словами довел бы до слез. Она все еще одинока, а, значит, скорее всего, не видела от мужчин в своей жизни ничего хорошего. Так кем же я буду, если стану одним из них? Мужчиной, который предаст и бросит вместо того, чтобы поддержать, оставаться сильным и быть рядом? Нет, такого я допустить не могу.
– Что случилось, Никита? – Кровь отливает от ее лица, стакан дрожит в руке.
И снова я вижу в ее взгляде ту растерянную перепуганную девчонку, на плечи которой свалилась вся тяжесть мира. Мне не довелось узнать ее такой, я всегда помнил маму сильной и смелой, но теперь, когда сам повзрослел, мне открывается гораздо больше.
– Все хорошо. – Честно говорю я. – Давай ключи, я поведу.
Мама таращится на меня, все еще чувствуя подвох. Но, спустя мгновение, все-таки достает из кармана ключи и протягивает мне.
– Никит, ты же еще права не п…
Она застывает в растерянности, когда я нежно беру ее под руку.
– Хочешь, поедим в кафе сегодня? – Предлагаю я, подведя ее к автомобилю.
– Что-то в школе случилось? – Тихо произносит она. – Ты опять подрался с кем-то?
Я открываю ей пассажирскую дверь:
– Прошу.
– Никита, не пугай меня. – Пищит она. Садится в машину и жалобно смотрит на меня. – Скажи, что происходит?
– Твой сын встречает тебя после работы, чтобы отвезти домой. Что тут необычного?
– Всё. – Выдыхает мама.
– Пей свой раф и наслаждайся дорогой. – С улыбкой говорю я.
Сажусь за руль и трогаю автомобиль с места.
– Никитка… – Она продолжает искать ответы на свои вопросы на моем лице.
– Мам, да все хорошо.
– Ты был в школе?
– Да.