Сердце колотится, как сумасшедшее. Я не знаю, о чем буду с ним говорить. Не знаю, стоит ли нам разговаривать вообще. Знаю одно – увижу его и пойму.
Я застываю у двери, собираясь с духом, и вдруг слышу неспешный гитарный перебор. И меня перемыкает. Я не могу. У меня не хватит смелости смотреть ему прямо в глаза.
Я медленно подхожу к окну и заглядываю в него. Никита сидит на диване, в его руках гитара. Рядом – Полина. На ней короткое платьице. Он что-то поет для нее, и она улыбается.
Мой желудок сковывает спазмами, сердце обрывается, дыхание застревает в горле.
Я почти бежала сюда, боясь, что брошусь ему в объятия, а обратно плетусь так, словно этот обросший зеленью склон превратился в крутую гору, вершину которой не видно. Поднимаюсь вверх с таким трудом и так долго, будто у него нет ни конца, ни края, а из моего тела вынули все кости, и мне не на что опираться.
Поднявшись на вершину склона, я с надеждой смотрю в небо. Солнечный свет льется с него водопадом на поверхность моря и на верхушки деревьев. Мне хочется его обнять и до последней капли впитать в себя, но руки ощущают лишь пустоту, и я обнимаю саму себя, словно ребенок, ищущий защиты от жестокого взрослого мира.
16.3.
– Сыграй мне! – Она прыгает на диван и устраивается удобнее.
– Полин, позволь мне сказать…
– Сначала ты должен мне сыграть! – Радостно хлопает в ладоши девушка.
Ох, как же с ней трудно.
Я был буквально разорван в клочья утренней сценой поцелуя Алены с Кощеем. Стоял за деревьями, наблюдал за ними и в прямом смысле рассыпался на части. Я пришел туда убедиться, что она нормально доберется до школы, но затем приехал этот тип и начал грязно приставать к ней на глазах у всей улицы.
Нет, я понимаю – двое отдаются страсти, если их тянет друг к другу, но, черт подери, он как будто собирался ее сожрать! А его лапы? Они же нагло и бессовестно гуляли по ее телу, хватаясь за все, что им вздумается!
Не знаю, как я это выдержал. Неужели, Алене нравится такое обращение? Да. Наверняка, нравится. Глупо себя обманывать: я видел, как она на него смотрит, как улыбается ему, и, похоже, что это совершенно искренне. Стоит признать, я почти окончательно ее потерял. Даже не знаю, что могло бы помочь мне обратить ее внимание на себя?
Я смутно помню, как прошел день. Кажется, были занятия в школе и даже тренировка на поле: я бегал, пока от усталости не начали неметь ноги. А потом на этих же ватных ногах плелся до дома, ругая себя последними словами за нерешительность и за то, что все испортил. Теперь я даже просто другом быть Алене не могу – она не хочет со мной общаться, а ведь ей сейчас, наверняка, необходима поддержка: представляю, как она переживает из-за отца! И, честно говоря, мне бы хотелось быть рядом с ней, когда о нем появятся какие-то вести.
Зато Полина целый день разрывала мне телефон. Сначала я сказал ей, что занят. Потом – что не могу пойти с ней на химию. Потом – что не хочу идти с ней вечером гулять, и что завтра тоже не получится, и послезавтра – у меня просто нет желания. Но она оказалась из тех, до кого доходит не сразу, и в половину шестого без приглашения приперлась ко мне домой.
– Никита! – Позвала меня мать, только вернувшаяся с работы. – Тут к тебе пришли.
Я слетел по лестнице с такой скоростью, будто за мной демоны гнались. Думал, это Лелька. И чуть с тапок не спрыгнул, увидев в гостиной Полину.
– Привет, – скромно улыбнулась она.
– Привет. – Смутился я. – Мам, это Полина. – Пришлось мне представить гостью.
– Его девушка. – Подчеркнула Матвеева, гордо задрав подбородок.
– Очень приятно. – Удивленно произнесла мама.
– Вообще-то… – собирался поправить Полину я.
Но мать перебила:
– Может, чаю?
– Ой, я с удовольствием. – Пожирая меня хищным взглядом, проговорила Матвеева. – Мне зеленый со льдом, фенхелем и долькой апельсина. Никакого сахара, пожалуйста.
Будто надиктовала заказ официантке. И пока мама изумленно хлопала глазами, я поспешил взять ситуацию в свои руки.
– Не надо чая, мы уже уходим. – И, взяв Полину за руку, потащил ее на выход.
– Я думала, мы посидим в твоей комнате. – Прошептала Матвеева, цепляясь в прихожей за ремень моих джинсов.
– Нет, нам нужно поговорить, и мы сделаем это в Берлоге, где никто нам не помешает.