– Осень? – Она поднимает на него большие глаза, блестящие от подступающих слез. – Ну, ладно, пусть будет осень…
Он даже не пытается делать вид, что ему интересен ее ответ: уходит, не дослушав, и ее последние слова звенят в воздухе тихим эхом. Ксюша провожает его ошеломленным взглядом – она как будто еще до конца не верит, что можно быть настолько оглушающее жестоким и холодным. Ее наивный маленький мир буквально рушится на части в этот короткий миг. Но она все еще смотрит на него с любовью, которую так мечтала ему подарить, и которую он так легко растоптал.
Мне в этот момент так дико стыдно, будто это я сам только что уничтожил эту девушку на глазах у всех. Она уходит, опустив плечи и потупив взгляд, а Леха даже не оборачивается. Он с раздражением расталкивает парней из параллельного класса, чтобы быстрее скрыться в раздевалке – спрятаться в ней от собственной совести, от которой остались лишь обглоданные кости. И нервно срывает с себя одежду, делая вид, что кроме переодевания в спортивную форму сейчас ничего важнее на свете для него нет.
А я смотрю на него и ощущаю… жалость.
Бедный парень. Он все чувствует, все понимает. Он знает, какую боль причинил ей, и ненавидит себя за это. Но что хуже – Леха знает, что Ксюша никогда в жизни не поступила бы так с ним, и от этого бесится еще сильнее. Даже попытки оправдать себя любыми способами не спасут его от внутренней истерики, которая раздирает сейчас его изнутри.
Он знает, что эта девушка слишком хороша для него.
Знает, что она заслуживает большего, и он не способен ей это дать.
Знает, что если она когда-то оправится от этих ран, то не озлобится, и будет гораздо счастливее, чем была бы с ним.
Дрыга прекрасно знает, что он подлец. Подлецы всегда это знают. Просто они не способны на большее. У них кишка тонка.
– Ну, ты и мудак. – Бросает ему Денис, проходя мимо.
И впервые на моей памяти Леха ничего не отвечает. Даже не оборачивается. Его лицо искажено злобой, которую он вымещает на шортах, которые никак не хотят одеваться на левую ногу. Леха топчет их, беззвучно матерится и рычит. А я, переодеваясь, наблюдаю за ним искоса и гадаю, будут ли ему сниться Ксюшины глаза, в которых он увидел так много: и свое предательство, и ее преданность, и свою ничтожность, и ее любовь, готовую все простить – даже это.
И думаю о том, что я никогда не смог бы так поступить с Аленой. Лучше сдохнуть, чем видеть, как ее мир рушится. Чтобы уйти в такой момент, когда ее глаза умоляют тебя остаться, нужна не сила, а слабость. И я не хочу быть таким. Только не я.
Остаток дня проходит как в тумане. На пробежке после занятий я довожу свое тело до изнеможения – тренировка, и правда, помогает на какое-то время забыть о чувствах. Но потом это состояние возвращается вновь. Я украдкой пробираюсь к дому Красновых и, прячась в кустах, наблюдаю за ней в окно.
Алена разговаривает по телефону, пьет чай с печеньем, читает книгу на диване. А я перемещаюсь от окна к окну, как какой-то больной сталкер, но только так мне становится немного легче. Только так я получаю ощущение присутствия в ее жизни и могу убедиться, что у нее все хорошо.
На репетиции вечером она ведет себя как обычно. Не знаю, как ей это удается, но это факт. Смеется, пытается командовать процессом, направляет парней, раздает советы, предлагает новые фишки для аранжировок и играет так, будто в ней еще больше энергии – Алена отдает всю себя музыке в этот вечер: ее щеки наливаются румянцем, а футболка становится влажной от пота. Единственное различие в том, что она ни разу не встречается со мной взглядом, и мне остается лишь догадываться, что у нее на уме.
– До завтра! – Алена прощается первой и уходит из берлоги еще до того, как я успеваю ей ответить.
Меня это ранит, но вида я не подаю. Сам виноват.
Прибравшись после репетиции, я возвращаюсь домой и застаю мать на кухне. Она быстро смахивает слезы с глаз и прячет бокал с вином в один из ящиков – как будто мне семь лет, и я не успею ничего заметить.
– Привет, – говорю я, застыв на пороге кухни, – ты чего плачешь? Что-то случилось?
– Нет, я не плачу. – Натянув на лицо улыбку, отвечает мама. – Это так. Немного раскисла. Из-за… Андрея и всей этой ситуации, знаешь. Не могу представить, что Аленка может остаться без отца. У нее кроме нас никого больше нет. Ты будешь ужинать?
– Не-а.
– Ну-ка, сядь. – Она подходит ко мне, берет за руку и буквально усаживает за стол. – Чего такой мрачный?
Сама садится напротив.
– Да так.
Ненавижу семейные советы, и мы никогда не практиковали разговоры по душам, поэтому мне неловко. Было бы здорово, если бы она побыстрее отстала. Но мама не так проста и сразу бьет в цель:
– Это из-за Алены?
У меня пересыхает в горле. Пару секунд я мешкаю, но под ее взглядом приходится сдаться.
– Я ее не заслуживаю. – Говорю я, тяжело вздохнув.
– Единственный парень, который заслуживает девушку, так это тот, который считает, что не заслуживает ее. – С улыбкой произносит мама. – Уж поверь мне. – Она берет мои руки в свои. – А теперь расскажи мне все в деталях.
– Ни за что. – Отрезаю я, пытаясь высвободиться.