Саднит так, что невозможно прикоснуться – голова раскалывается от боли.
– Пусть извинится за ублюдка! – Выкрикивает кто-то из друзей Миронова.
– Нормально ты его. – Только и успевает сказать Кощей, как напротив нас вырастает фигура директора Фельдмана.
– Все, кто принимал участие в драке – быстро ко мне в кабинет!
Так мы с Мироновым вдвоем оказываемся в его приемной.
– Выйди, Матвеева! – Просит Олег Борисович, когда Полина вдруг появляется в дверях.
– Никита не виноват! – Начинает рыдать она. – Это они из-за меня подрались! Это все Дима – из ревности!
– Мы разберемся. – Устало произносит директор. – А сейчас, пожалуйста, покинь кабинет.
– Нет! – Топает ножкой она.
– Сделаешь только хуже.
У двери начинается шум: подруги уговаривают ее уйти, и через полминуты Полина соглашается, посылает мне воздушный поцелуй и выходит. В помещении повисает тишина.
– Кто первым ударил? – Спрашивает Олег Борисович.
Он достаточно молод, но уже завоевал авторитет, и после ухода прошлого директора на пенсию ему передали руководство школой. У Фельдмана внушительный рост, пронзительные серо-голубые глаза и крупные ладони: честно говоря, он еще в бытность своей работы школьным историком внушал нам ужас, а теперь, с этим выражением раздражения на лице он кажется каменным истуканом, способным стереть в порошок любого, кто его разозлил.
– Он! – Тычет в меня Миронов.
Школьный фельдшер еще до визита к директору успела обработать его раны и остановила кровь, но все равно его лицо с каждой минутой выглядит все хуже и хуже, а синяки наливаются отеком и краснотой.
– Я. – Приходится признать мне.
– Высоцкий, ты знаешь, что мы отчисляем из нашего учебного заведения тех, кто устраивает драки?
– Да. – Вздыхаю я.
– Мне придется сообщить об этом вашим родителям. – Он нажимает на кнопку внутреннего переговорного устройства и обращается к секретарю. – Лилечка, принесите мне личное дело Высоцкого, мне нужны контактные данные его родителей.
– Сейчас. – Отзывается та.
– А ты можешь быть свободен, – говорит Фельдман Миронову. – С твоими родителями мы тоже свяжемся, придется как-то объясняться с ними.
Дима встает и покидает кабинет, не забыв зыркнуть на меня с ехидной усмешкой.
– И что мне теперь делать? – Спрашиваю я у директора.
– Нужно было думать, когда распускал руки. – Отвечает тот, усаживаясь за свой стол.
– Но они меня спровоцировали, Миронов подставил мне подножку.
– Ты ударил первым, Никита. – Напоминает он.
В кабинет входит секретарь, протягивает ему папку.
– Номер мамы я и сам мог вам назвать, а отца у меня нет. – Устало бурчу я.
– Оно и видно, некому заняться твоим воспитанием. – Бросает на меня брезгливый взгляд директор. – Иди, посиди в коридоре, пока мать не приедет.
Я встаю и выхожу. Только Бог знает, как мне удается сдержаться, чтобы не хлопнуть дверью.